Не по своей воле я был, хотя и косвенным, но все же участником войны. После покушения на Гитлера я должен был быть, как и все остальные, осторожным на словах и в действиях. Малейший промах мог оказаться чреватым последствиями.
То тут, то там союзные силы прорывали немецкую оборону и постоянно обстреливали тыл. Немецкая армия нуждалась в боеприпасах и горючем.
Меня вызвал капитан.
– Завтра повезете бензин на фронт. Ты знаешь, как ехать, и поведешь колонну из пяти цистерн.
Пока я развозил картошку или перевозил мешки с цементом, у меня не было ощущения, что я участвую в войне, что я помогаю немецкой армии. А теперь, когда мне дали задание перевезти бензин на фронт, у меня возникло чувство соучастия в каком-то преступлении с неясными контурами!
А что будет, если я откажусь везти бензин на фронт?
Учитывая общее напряжение после покушения на жизнь фюрера, я был уверен, что по голове меня не погладят, а скорее поставят к столбу и завяжут глаза – за саботаж и в назидание другим!
Перед отъездом я дал наставление водителям моей колонны. Я им сказал, что будем ехать по ночам и ранним утрам, а днем укрываться вне досягаемости английской авиации. А также предупредил, что поскольку вдоль дороги посажены платаны, но не сплошной стеной, открытые места будем проезжать в одиночном порядке: пока такое открытое место не проедет впереди идущая машина, следующим – стоять под защитой платанов.
Колонна двинулась ночью. Утром мы свернули с дороги и заехали во двор какого-то небольшого замка и поставили цистерны в тень. Двор и окружающая поляна были запущены: трава была выше колена. Один из водителей увидел длинноухого зайца и побежал за винтовкой. Другие последовали его примеру и залегли. Как только заяц высовывал голову, раздавался выстрел, и уши с головой взлетали в воздух: у нас были разрывные патроны!
Вблизи замка была пристройка, в которой кто-то жил. Мы попросили женщину приготовить то, что осталось от зайцев. Она нехотя согласилась, но к обеду все было готово.
С наступлением ночи мы выехали из замка и двинулись дальше. На следующий день утром мы прибыли по месту назначения.
Через десять дней я повел вторую колонну с новыми водителями. Я им дал такие же наставления, как их коллегам в первую поездку. Как и в первый раз, мы выехали с наступлением ночи. Когда забрезжило утро, нам оставалось проехать еще пятнадцать-двадцать километров – перед тем как свернуть с магистрали и заехать в знакомый мне замок.
Колонна остановилась под прикрытием платанов. Я напомнил еще раз, что будут отрезки дороги без платанов и что такие пробеги будем совершать поочередно и одиночно. "Понятно?" "Понятно!".
Я поехал первым, поглядывая в зеркальце на стоящие под укрытием цистерны. Проехав "опасный" участок беспрепятственно, я остановился в ожидании следующих машин. Потом я проехал следующий опасный участок дороги и заехал под тень платанов. В этот момент до меня донеслось знакомое гудение авиации. Я посмотрел вдоль дороги и увидел на горизонте несколько самолетов. Глянул в зеркальце и увидел цепочку цистерн, одну за другой, на "опасном" участке дороги. Я резко затормозил, выскочил из машины, перебежал на другую сторону дороги и бросился в кювет. Едва я лег, как услышал пулеметную очередь, за которой последовал страшной силы взрыв.
Меня обдало жаром, и я почувствовал запах горелой шерсти. Как долго я пролежал в канаве – не знаю. Когда я поднялся, то увидел объятые пламенем машины. Водители, наверное, сгорели вместе с машинами.
Моя машина тоже горела. А вместе с ней сгорели мой чемоданчик с серым летним костюмчиком (с красными прожилками) и шкатулка, которую мне подарил капитан от имени батареи в день моего ухода из болгарской армии.
Мне повезло: кювет оказался глубоким, и я отделался обожженной шеей и обгоревшими волосами на затылке.
Я доложил капитану со всеми подробностями о том, что произошло, и попросил его не посылать меня с цистернами на фронт. Капитан понял мое шоковое состояние и сказал, что учтет мою просьбу.
И он ее учел: я больше не садился за руль машин с цистернами.
В семинарии царило оживление. Организация Шпеера потеснилась и предоставила место и возможность отдохнуть и подкрепиться приезжающим с фронта воинским подразделениям. Потом эти подразделения отправлялись обратно на фронт и заодно сопровождали дезертиров.
По утрам начали приходить грузовики с продовольствием, в частности, с мясом, которое складывали в холодильной камере. Затем, к обеду, подъезжал грузовик-холодильник и забирал часть привезенного утром мяса.
– Что это за маневры? – спросил я у молодого лейтенанта, румына по национальности.
– Ты заметил, что в кабинке грузовика сидит капитан?
– Наш капитан?
– Нет, это капитан из комендатуры. Предчувствуя свой скорый отъезд из Парижа, они распродают армейские запасы на черном рынке.
– Есть ли у него официальное разрешение на вывоз мяса?
– Нет.
– И ты не можешь остановить этот грабеж?
– Нет, потому что мне все равно. Пускай грабят, что хотят, – это их добро, а не мое! Ты это понимаешь?
Я ничего не ответил, но подумал, что, в конечном итоге, он прав – это не его добро.
Ожог на шее постепенно зарубцовывался, и появились первые ростки волос. Никакого определенного занятия у меня не было, и никто мной не интересовался. Это мне позволяло бывать в городе. В одну из таких поездок я увидел, что выносили архивы из отеля Континенталь, грузили их в машины и куда-то увозили. Я также заметил, что на террасах кафе военных почти не было и что движение машин на улице стало более текучим, без заторов.
Свободное копирование
