23 февраля 1920 г.
Милая и дорогая моя Ленурка, посылаю тебе 27 тыс. рублей, это все, что у меня есть. Понимаю, что мало, но помочь не могу. Болею вместе с тобой душой по поводу отъезда, а вместе с тем лучше, пожалуй, ехать. Я думаю, уж очень тяжело в Новороссийске жить - это будет трёпка нервов. Это с одной стороны, а с другой стороны, и последний момент может выйти очень неблагополучный, хотя не думаю, чтобы французы довели до этого последнего момента. Но этот вопрос, ехать ли сейчас или подождать ещё, я оставляю на твоё решение. Фронт пока ничего не подсказывает. С одной стороны, мы отошли, но, с другой стороны, кубанцы как будто действительно поднимаются и у большевиков тоже в тылу как будто не благополучно. Словом, я ничего не могу посоветовать.
Личные мои чувства ты, конечно, знаешь, что мне, так же как и тебе, хотелось бы, чтобы вы или совсем не уезжали или уехали поближе. Относительно Сербии я тоже сочувствую. Хотя это будет труднее, чем у англичан, где будет даровое содержание, но думаю, что морально будет легче.
Манжен из желания везти тебя и Кс. Вас. на французском крейсере сделал большую историю, он заявил об этом англичанам. Хольман прибежал к Деникину и заявил, что в таком случае он выпишет английский броненосец, чтобы отвезти вас. Харитонов говорит, что Киз с тобой не очень был любезен. Ну, Бог с ним.
Ах, Ленурка, если бы дал Бог, чтобы повернулась фортуна опять к нам лицом. Ну, родная моя, Христос с тобой, главное, будь здорова. Поцелуй детишек и Тонечку. Что там Иринка пишет об охлаждении Бл. [70]? Правда это? Обидно. Ну, ещё раз целую тебя, мою родную.
Твой Ваня
Свободное копирование
