* * *
Утро застало нас все в том же положении. Оказалось, что мы за ночь «отлавирования» почти не подвинулись вперед. Мы предполагали, что выйдем, хотя бы на высоту Дофиновки. Но в рассвете начали вырисовываться Большефонтанские берега.
Взошло солнце и ярко осветило жуткую картину рассвирепевшего моря. Та шаланда исчезла. Куда она пошла, бог ее знает.
Наше положение скверное. Укачались все, кроме Тодьки. Даже и второй рыбак, Федюшка, лежит бледный и не в силах больше откачивать воды. Один Тодька сидит у руля, как будто ничего. На него это не действует. Он с тем большим презрением обрушивается на Фенюшку.
— Рыбалка называется!.. трам-тарарам твою перетарарам ... Отливай воду!..
Федюша, бледный как смерть, сползает с банки и начинает черпать. Я вижу, что ему плохо, у меня как будто бы легкий перерыв «занятий»; я пытаюсь тоже отливать ...
— Лежите, господин поручик, лежите...
Эта неожиданная заботливость со стороны Тодьки меня трогает.
Он снова обращается ко мне:
— Что будем делать?..
Я соображаю. Потом говорю:
— Если не отлавируемся, — выбросимся в Румынию.
— А не расстреляют, господин поручик румыны?..
Комок-Яша делает движение.
— Пусть расстреляют... только бы не качало ...
Тодька хохочет...
— Как! У тебя порок сердца, так тебе все равно. Все равно умрешь...
Я говорю:
— Нет, расстрелять не расстреляют... За что другое, не ручаюсь ... Ограбят, и все такое, арестуют, задержат, но расстрела не будет.
Жорж у мачты появляется.
— Держи «горстей», Тодька...
— Чего «горстей»?.. куда «горстей»?
— Держи «горстей», отлавируешься.
Тодька раздражается.
Он и так держит «горстей», сколько может. По-настоящему «пажей» надо держать.
— За неделю так не отлавируемся!.. Куда ж, шаланда полна воды, на волну не лезет...
Они некоторое время спорят друг с другом, сыпят названиями ветров: «Кинбурн», «Горшняк», «Молдаванка», «Низовка», «Оставая Низовка» перемешиваются у них с каким-то «пажей», «горстей» и «прорвой»... Я, наконец, понимаю, что «прорва» это нос.
— Что у меня но прорве?! — кричит Тодька.. Дофиновка? трам рарам перетрам тарарам!.. Опять на Большой Фонтан выходим!
Затем «разговор упадает, бледнея»... Еще час мы пробуем отлавироваться. Однако, ясно, что, если ветер не переменится, — ничего не будет. Главное, что в шаланде слишком много воды, и просто нельзя ее отлить. Что отольем большими усилиями, — какая-нибудь сумасшедшая дрянь — волна, побольше других, небрежным движением наплеснет во мгновение ока. И отяжелевшая шаланда, плохо подымаясь на волнах, больше дает «дрейфу», чем «ходу».
Солнце встает вое выше, и еще не покидает нас надежда, авось ветер начнет стихать к полудню.
Полдень ... Норд-ост все тот же. Без меры упрямый и холодный. Опять вспыхивает разговор p Румынии.
— Господин поручик... А как же с ними говорить? ..
— По-французски ... Они все знают...
— А вы можете?..
В это время «свистун» вновь появляется на сцене. Неожиданно оказывается, что он прекрасно говорит по-румынски.
Но Жорж, который чувствует себя начальником экспедиции:
— А с пулеметом как будет? С винтовками?.. А как они нас за большевиков примут!.. А и не примут, что же им подарить пулемет? Держи горстей, Тодька !..
Свободное копирование
