16-го.
Ночью был переполох. Проснулись от густого дыма. Нельзя дышать. Крикнули, бросились к дверям, стали колотить железную дверь. Ключ оказался у начальства, в другом здании. А пока можно было задохнуться. Где-то горело. Наконец, потушили и открыли двери. Когда узнали, что благополучно, многие роптали:
— «Помешали спать».
Удивительный русский народ — лишь бы спать; а там и сгорать можно!
Солнечный день. Даже наши стеклышки веселы — и к нам свет проник! Капли от снега бегут по решеткам. На прогулке тоже будто веселее стало. Побежали все вокруг бугра. Солнце показалось, и на щеках у людей точно разгладились морщины, глаза засветились. — Господи, когда же свобода? Эта стена как каменный пояс.
Мелькает на прогулки совсем юная девочка, с крашеными в ядовитую краску волосами. Лицо смазливое; говорят, «чекистка». Под коротеньким пальто ярко-фиолетовые чулки, неизменно фиолетовые. Невольно спрашиваешь себя — все одна ли пара? Есть еще одна, на которую обратила внимание. Очень уж сытая, из «буржуек» — сразу видно. Толстая, здоровая еврейка, лицо очень красное; на ней дорогое зеленое пальто. При ней мальчик лет 8-ми. Бедный мальчик растерянно стоить в середине круга и помахивает палочкой. В тюрьме есть еще один, трехлетний мальчик, но тот уже год здесь и освоился.
Встретила в коридор «сестру». Бросилась к ней расспрашивать о Кике. Она его вспомнила по тому же одеялу и вьющимся волосам. Говорить, поправляется. Пищу носят художники каждый день. Записку мою она не взяла, сказала: — «Не велено».
Я отправила другим путем. Зная его бурный непокорный характер, понимаю насколько тягостно такое заключение. А тут болезнь и одиночество сразу. Прошу особенно заботиться о нем.
Опять принялась за тихую жизнь и усадьбы Тургенева...
Сегодня кража в камере. Правда, кражи постоянное явление, но сегодня это совершено у самой бедной женщины.
Есть у нас такая. Ее привели сильно заплаканную, завернутую в платок, не молодую, со стриженными волосами. С тех пор она все время плачет, тихо, про себя, как-то некрасиво.
В ее всегда перевязанной платком фигуре, серой и неловкой, есть что-то, что вызывает досаду. Ее не любят, вероятно, оттого, что горе у нее скучное.
Сегодня ночью взяли у нее из под головы все, что она имела. Она долго ничего не получала, а вчера принесла дочь — девочка лет десяти. Она при этом даже поделилась со всеми «неимущими», — а тут этот случай.
Вечером танцы. Оля и Лиза близко, близко держатся друг друга, то наступая, то сливаясь в одно тело. Безудержно аплодируют кругом. Адочка, в атласных туфельках, прибежала посмотреть. Из других камер доносится пение.
Там своя жизнь, не удушишь ее так легко.
Свободное копирование
