12.VIII. Вторник. Видел ночью страшный сон — цирковая свинья в попонке вырвалась с поводка и прокусила мне руку. Начитавшись вчера толкований снов у Зощенко, я думал — появится ли цирк/овая/ свинья наяву, и она не замедлила явиться, едва я оказался в редакции.
Наш ответ «Огоньку» снят распоряжением Романова, сказала С/офья/ Х/анановна/, едва я порог переступил. Однако лист с ответом уже полностью отпечатан, т.к., предполагая возможность такого оборота событий, мы просили типографию начать именно с последн/его/ листа.
Узнал я и другое — хулиганская выходка «Соц/иалистической/ индустрии», напечатавшей письмо Тр/ифоныча/ без его ведома, — и тут же ответ ему Захарова.
Тр/ифоныч/ оч/ень/ нервничает, вчера были у него Алеша и Миша, пришедший из отпуска, он отослал Секр/етариату/ с требованием обсудить полож/ение/ вещей: «Нов/ый/ мир» отвечает «Огоньку» — приложена верстка, но на все выходы газет не в силах ответить — пусть и Секр/етариат/ обсудит создавшуюся ситуацию.
Разузнав обо всем этом, я позвонил Тр/ифонычу/ и просил его соединиться с Романовым и по меньшей мере узнать, кто дал распоряжение задержать наш ответ, каковы мотивы. Ром/анов/ разговаривал с ним вежливо. «Мне гов/орили/, что вы в больнице». — «Я и звоню из больницы». — «Так зачем вас загружают этими заботами и расстраивают, вам надо отдыхать». Р/оманов/ пообещал, впрочем, что будет еще советоваться, сам прочитает (будто бы он не читал!) наш ответ и т.п.
Алеша — снова похмельный и вялый, но хуже всего то, что в таком состоянии он говорил с Эм/илией/, и она отметила это.
Все же с Ал/ешей/ поехал к Тр/ифоны/чу. Он в крайне нервном состоянии, мечется по своей больничной каюте. «Всю ночь проворочался, сочинял ответ «Соц/алистической/ индустрии», вот неск/олько/ вариантов. Один — всего в 5 строк, но ведь не напечатают».
Прочел, что написал, — все тексты плохи. Я сказал ему, что после запрещения ред/акционного/ ответа создалось новое положение. Это перехлестнуло все предыдущее. Сейчас нечего думать об ответе «Соц/иалистической/ инд/устрии/» — надо вообще отложить все это на 2—3 дня, а м/ожет/ б/ыть/, и не отвечать вовсе. Сейчас коренной вопрос — наше «От редакции». Если не разрешат — придется всем нам уходить, но уходить, хлопнув дверью, со скандалом на Секретариате и коллективн/ой/ отставкой — протестом.
Тр/ифоныч/ вдруг страшно обрадовался, согласился, что это главное и иного выхода нет. Позвонил Воронк/ову/. Ант/онина/ Ив/ановна/ не хотела его звать — он на юб/илейной/ комиссии Туманяна. «Нет уж, позовите, Туманян умер, а я пока еще жив». Сказал подошедшему Вор/онкову/ о том, что ответ редакции снят, что Секретариат стал еще неотложнее, и произнес туманную угрозу — «положение таково, что неизвестно, чем это может кончиться, взвесьте последствия». «Чем я ему угрожал, неизвестно», — усмехнулся Тр/ифоныч/, кончив разговор. Но принятое решение и отсутствие необходимости отвечать «Соц/иалистисческой/ индустрии» привели его в спокойное, доброе состояние духа.
«Если не напечатают «От ред/акции/», — уйдем все, — радостно повторял он. — Что делать, есть предел: а то уже приходится есть больше дерьма, чем делать людям добра. Это не расчет».
Тут уж нам с Алешей пришлось умерять его радостную готовность уйти. Я сказал: А/лександр/ Т/рифонович/, никаких единоличных жестов отречения, все будем делать только вместе, по зрелому размышлению и если не будет другого выхода. На том расстались.
Вечером он звонил мне — нежный, довольный. Врачи ему говорят: никаких волнений, не читайте газет. Хотите, усыпим вас на 24 ч/аса/? Он только смеется, хотя ночи проводит бессонные и утром сказал мне: боюсь, что из хирургич/еского/ меня переведут в психиатрич/еское/ отделение, коли так пойдет.
Расул вышел из больницы, был у Марк/ова/ и Вор/онкова/, шумел и требовал, чтобы его письмо было напечатано. Ему сказали: почему это «Нов/ый/ м/ир/» разрешает себе печатать Рассадина, кот/орый/ снова травит писателей, а против него уже нельзя выступить?
Жалкие увертки. Теперь они хотят делать шум вокруг бесспорной и беспощадной рец/ензии/ Рассадина, где задеты Алексеев и Калинин.
Рассказывают: Косыг/ин/ недоволен «Соц/иалистической/ индустрией». Сказал будто бы: нас уверяли, что нужна газета для рабочих, сейчас в стране топливн/ый/ кризис, а вы чем занимаетесь? Бр/ежневу/ будто бы положили на стол «Огонек». Он прочел, но не сказал ни слова — ни за, ни против. Сусл/ов/ будто бы обложился всеми матер/иалами/ дискуссии, и все ждут его суда.
М/ария/ Ил/ларионовна/ звонила мне вечером встревоженная — не надумал ли А/лександр/ Т/рифонович/ снова уходить. Я успокоил ее.
Эм/илия/ гов/орит/, что в кругах, ей близких, считают, что главн/ое/ зло — я. Эм/илии/ я звонил сегодня — нет ли перемен, сказал, что А/лександр/ Т/рифонович/ звонил Ром/анову/ и что мы считаем этот запрет на отпечатанные листы — неудачной шуткой. Нельзя всерьез принять то, что может иметь грозные последствия.
Свободное копирование
