Этот странный человек возник передо мной в обычной радостной суете воскресного дня на рынке. Он был очень высокий, худой, темноволосый. Возраст его я не взялась бы определить, но молодым его никак нельзя было назвать. Он обратился ко мне с какими-то словами, которые я никак не могла понять. С трудом уловила, что он почему-то спрашивает у меня о Второй мировой войне. Человек выглядел странным, и вопрос был странный, ни с того ни с сего заданный мне в погожий летний день на рынке, где сновало много развеселой публики.
Я ответила, что о войне мало помню, что я тогда была еще маленькой девочкой. Человек сказал: «Тебе повезло. Ты выжила», – и исчез. Человек ушел, а эта его фраза осталась со мной и так никуда и не уходит. Она заставила меня совсем иначе посмотреть на свое детство, военное и послевоенное. Мне ведь никогда в жизни не приходило в голову, что я могла тогда погибнуть и что я выжила просто потому, что мне повезло.
А ведь на самом деле могла, и не один раз. Немцы были уже близко, поэтому мама с двумя маленькими дочками оказалась в поезде, который должен вывезти нас из Урюпинска, где мы тогда жили в семье папиной сестры. Мы собирались перебраться в Чувашию, куда эвакуировалась из Пскова семья мамы. Поезд отходил в полной темноте, не зажигая огней. Как только он отошел, на рельсы упала бомба. Нам повезло.
Потом наш поезд попал под настоящую бомбежку. Состав остановился, погасил огни. Мама рассказывала, как прижимала нас к себе, чтобы если погибать, так уж всем вместе. Снова повезло. А потом неизвестно, что стало бы с нами, если бы мама отстала от поезда. Она на остановке побежала опустить папе треугольничек – письмо на фронт, чтобы сообщить, что мы живы, и увидела, что поезд тронулся. Женщины легли на пол вагона (это были теплушки), протянули маме руки и втащили ее в вагон, а мама сразу потеряла сознание. Снова нам повезло, мама была с нами.
В Чувашии мама заведовала аптекой, но лекарств почти не было, а голод был. Деньги тогда никого не интересовали, а вещи для обмена на продукты закончились. Это я уже сама помнила. Но мы выжили, повезло. Папа приехал за нами сразу, как только освободили Ленинград в 1944 году. А потом я заболела скарлатиной с тяжелым осложнением на почки и высоченной температурой. У моей кровати (в палате на 40 человек, где были дети обоего пола от нескольких месяцев до 18 лет) собрался консилиум из солидных врачей, и даже пропустили в палату папу. Наверное, мои дела были плохи... Но мне повезло, я выжила.
А много позже двое белорусов (это опять было на рынке) рассказали мне, что их семьи эмигрировали в Америку очень давно, еще задолго до войны. А все родственники их большой семьи, которые жили в Белоруссии, погибли во время войны. Все до единого. И еще вспомнилась мимолетная встреча после концерта с музыкантом из оркестра Мравинского, который после его смерти, развала оркестра и всех перестроечных перипетий перебрался в Америку. Теперь он играл в знаменитом американском оркестре. Этот музыкант после войны остался один из большой еврейской семьи в 19 человек.
Да, этот странный человек помог мне понять, какая я счастливая, везучая, живучая...
Свободное копирование
