авторів

1427
 

події

194062
Реєстрація Забули пароль?
Мемуарист » Авторы » Aleksandr_Skabichevskiy » Из воспоминаний о пережитом. Глава 4 - 4

Из воспоминаний о пережитом. Глава 4 - 4

02.09.1849
С.-Петербург, Ленинградская, Россия

 Совсем другого рода человек был инспектор Василий Петрович Серебровский. Среднего роста, тучный - что вдоль, что поперек - он представлял собою движущийся куб, на который была насажена огромная голова с мясистым рябым лицом и толстыми губами. Неповоротливый, неуклюжий, неладно скроенный, но крепко сшитый, он был живым олицетворением Собакевича. Говорил он владимирским наречием, с густым произношением на букву "о".

О нем говорили, что он был нежный семьянин и играл на каком-то инструменте, что не мешало ему, однако, иметь массу антипедагогических пороков. Перед директором он низкопоклонничал и, как бы тот его ни третировал, стоял перед ним безответно руки по швам; с воспитанниками же был груб и глуп, зол и злопамятен.

Курьезнее всего было то, что это воронье пугало имело претензию на остроумие, но остроумие это имело, конечно, такой же топорный характер, как и все, что исходило из уст Серебровского. Так, в одном классе со мною был воспитанник, очень дружный со мною - Чевский. И вот Серебровский, во время перемен, входя в класс и увидев меня, обязательно произносил: "Эта - Скабичевский? А где - Чевский?" А если в глаза ему бросался сначала Чевский, то спрашивал: "Это - Чевский? А где - Скабичевский?" Если нужно было позвать сторожа, он острил: "Ле сольда, поди сюда!" и т.д.

Я не буду упоминать о всех учителях, которые учили нас в младших и старших классах; обращу лишь внимание на тех, которые наиболее выдавались и потому яснее сохранились в моей памяти.

Так, наиболее памятен мне - тем более что я учился у него в продолжение всего курса - законоучитель, священник морского корпуса, отец Василий Березин. Высокого роста, худощавый, с седою бородою и суровым лицом, он поражал своею величавостью, которая казалась нам еще более внушительною вследствие его медленной походки, столь же медленных движений и тихой речи с расстановками. Когда он шел в классы по коридору с журналом под мышкой, казалось - тихо и величаво плыло какое-то таинственное видение; слова он не произносил, а изрекал, и казалось, что они ниспадали свыше.

Учитель он был добрый, невзыскательный, баллы ставил щедро, довольствуясь тем, чтобы ученики заданный урок знали от доски до доски. Но, при всем уважении к нему, нельзя сказать, чтобы мы любили его: нас отпугивали от него величавость и холод, которым от него веяло. Ни улыбки, ни ласкового, приветливого слова - детей это всегда пугает и отдаляет от человека.

Своей торжественности отец Василий изменял лишь во время приездов в гимназию протоиерея Райковского, которому поручено было наблюдать за преподаванием Закона Божия. Березин очень недолюбливал его. Как только получалось известие, что приехал Райковский, он обращался к ученикам с просьбою убрать с парт "запрещенные книги". Под запрещенными же книгами подразумевались "Чтения из четырех евангелистов" на русском языке. Руководство это было контрабандою, так как высшее начальство требовало, чтобы Новый Завет проходился непременно на славянском языке.

Когда Райковский входил в класс, Березин спешил к нему навстречу и лобызался с ним иудиным поцелуем. В то же время движения его делались порывистыми, походка учащалась; он взглядывал на Райковского с нескрываемою враждою и едва отвечал ему, цедя слова сквозь зубы; а когда ревизор уходил, не мог удержаться, чтобы не обратиться к ученикам с несколькими язвительными замечаниями на его счет - одним словом, совсем сходил с небес и делался самым простым смертным.

Я никогда не забуду, как однажды Березин вошел в наш класс (я был в то время в седьмом уже классе) в сильном волнении, весь пылая гневом. Долго сидел он неподвижно на кафедре, отирая пот с лица и приходя в себя. Наконец изрек:

- Я не мог... стерпеть... Кровь во мне... вся... возмутилась... русская кровь... Немчура проклятая... хуже псов смердящих... Псы лижут руки, дающие им пищу... А эти звери неблагодарные... едят наш русский хлеб... наживаются на наш счет... можно сказать... кровь нашу сосут, как клопы... и вместо благодарности поносят нас... на всех перекрестках... готовы живьем проглотить... И подумать только... это наш пастырь... волк в овечьей шкуре... Я не мог стерпеть... кровь во мне заговорила... Я ему плюнул в лицо... при всех...

- Кто же вас обидел? - решился кто-то спросить его. Промолчав несколько секунд, он проговорил к нашему изумлению:

- Ваш учитель латинского языка Люгебиль... Он радуется, что взяли Севастополь... что Россия унижена... опозорена... говорит, что это ей пойдет в пользу... Пусть же этому бусурману... извергу... пойдет в пользу мой плевок... в его поганую харю!

Представьте себе наше изумление. Дело в том, что учитель латинского языка, Люгебиль, подобно многим либералам того времени, ожидавшим больших реформ после севастопольского погрома, вздумал поспорить с отцом Василием во время перемены между уроками, и вот чем кончился их политический спор. 

Дата публікації 03.02.2015 в 19:09

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Юридична інформація
Умови розміщення реклами
Ми в соцмережах: