В начале 1869 года состоялось новое избрание выборных купеческого сословия. В это время деспотический образ действий В.М. Бостанджогло уже был для многих весьма ощутителен; произволу же его содействовал в значительной степени состав выборных, в среду которых, вследствие неудачного исхода выборов 1866 года, попали многие раболепно относившиеся к нему лица. Поэтому мною, по соглашению с некоторыми другими выборными, было задумано провести при новых выборах свежий, более самостоятельный элемент, тем более что выборы эти следовали за пересмотром тарифа 1868 года, в котором мне пришлось принять активное участие и привлечь к себе этим довольно большой кружок единомышленников, заинтересовавшихся ходом общественных дел вообще. Надобно сказать, что по окончании службы в Купеческой управе я был выбран тотчас же (в 1867 году) по собственной охоте в состав торговой депутации, в которой занял место председателя. Торговая депутация состоявшая при Думе, помещалась тогда в мезонине в доме графа Шереметева, занимая 2 комнаты - одну для присутствия, а другую для канцелярии; рядом же с последней помещалась канцелярия трактирной депутации, которая для собраний членов ее (а она была весьма многочисленна) не имела особого помещения и занимала для того присутственную комнату торговой депутации. В среде содержателей трактирных заведений, потерпевших неудачу при выборах 1866 г., существовало негодование против купеческих представителей, а потому, сблизившись с трактирщиками по общности занимаемого помещения, я решился сойтись с ними для поддержки кандидатов, которых намеревалась провести наша партия, равно как и тех, которых, с целью попасть затем в гласные Думы, желали выдвинуть из среды своей содержатели трактирных заведений. Подготовка эта шла весьма осторожно и совершенно негласно; но председателем трактирной депутации был тогда владелец Новотроицкого трактира Александр Иван. Морозов, человек молодой и недостаточно опытный. По получении от него указаний кандидатов, предлагаемых в выборные из среды трактирщиков, мною были сообщены ему списки лиц, избрание которых было вообще желательным; он же, по своей неосторожности, предложил эти списки на рассмотрение в собрании членов трактирной депутации. А это повело к тому, что один из присутствовавших, увидавший незанесение в эти списки некоторых знакомых ему лиц, поспешил сообщить о том последним, которыми было доведено об этом до сведения Бостанджогло, и им, через письмоводителя Резунова и служащих купеческой управы, были приняты меры к побуждению его сторонников принять участие в выборах для противодействия встреченному им направлению. Об этом со стороны Бостанджогло было передано и князю Долгорукову (он меня тогда не,знал), и, как передавалось, там возбуждался даже вопрос об удалении меня на время выборов из Москвы; но Бостанджогло этого побоялся. Несчастного Морозова запугали до крайности угрозой привлечь к суду за допущение к рассмотрению Дела, до трактирной депутации не относившегося; то же было внушено и его сторонникам. Выборы эти, как и все последующие, происходили сразу в помещении Купеческой управы. Я был выбран весьма невысоко, из новых наших кандидатов попали немногие, кандидаты, указанные трактирной депутацией, провалились все, в том числе и председатель ее; но по инициативе Бостанджогло был избран из трактирщиков в выборные, поступивший затем и в гласные Думы, лишь Борис Гавр. Дубровин, безгласная личность - содержатель трактира "Саратов" у Сретенских ворот, пользовавшегося репутацией особого рода; он был близкий человек к письмоводителю Резунову.
Прослуживши 4-летний срок, Бостанджогло согласился, или, вернее, выразил желание, остаться далее и в 1871 году был выбран на новое 4-летие, которое прослужил тем же порядком. Целью его было удовлетворение честолюбия; имевши при поступлении в старшины только Станислава в петлице, он в течение 8-летней службы достиг уже Владимира на шее и чина действительного статского советника, что для купцов было редким явлением, но этого для него было мало - недоставало ленты. Честолюбие его было настолько велико и смешно, что, когда он получил чин действительного статского советника, в журналах Купеческой управы, им подписывавшихся, он стал означаться "его превосходительство г-н старшина В.М.Б."; то же стало писаться и в приговорах собраний выборных; затем для усиления средств к дальнейшему ходу по наградной лестнице он, вследствие близости отношений его к генерал-губернаторскому управлению, поступил в члены состоявшего под председательством генерал-губернатора Попечительного совета заведений общественного призрения, в котором должности занимали исключительно чиновники (должность была IV класса). По этой службе на него было возложено управление Преображенским домом умалишенных, причем, конечно, имелось в виду в таком управляющем найти жертвователя на нужды заведения, хотя В.М. Бостанджогло к пожертвованиям из собственных средств пристрастия не имел (он располагал хорошими средствами; семейство же его состояло лишь из жены, которая проживает уже весьма давно безвыездно за границей). Это я привожу для указания одного эпизода из его изворотливости, к какой он прибегал во время своей деятельности. Однажды в вагоне Николаевской железной дороги мне пришлось услыхать рассказ какого-то состоящего при московском генерал-губернаторе офицера (оказавшегося Вишневским - известным устроителем комитета "Христианская помощь") о том, что в управляющие Преображенским домом назначен пожалованный недавно в действительные статские советники из купцов Бостанджогло и что рассчитывается на его крупные пожертвования на нужды заведения. Это я передал Бостанджогло, выразивши мое удивление таким расчетам (тогда отношения мои с ним были хорошие), но я стал следить за тем, не вздумал бы он отделить на это какую-либо сумму из общественных средств, в которых избытка не было ввиду выдвигавшихся различных потребностей. И вот к какому прибегнул он ухищрению. Ранее того умер коммерции советник Константин Абрамович Попов, отказавший Купеческому обществу значительный капитал, причем он завещал все остальные, за указанными им назначениями, суммы предоставить Купеческому обществу на устройство дома для бесплатных квартир (он построен на Якиманке) и другие благотворительные цели по усмотрению общества.
Таких остальных сумм, сколько помнится, оказалось с чем-то 150 тыс. руб., и В.М. Бостанджогло заставил душеприказчиков К.А. Попова (ими были: муж его сестры Александр Влад. Алексеев, человек безгласный, подчинявшийся вполне его влиянию, и Алексей Иван. Абрикосов, состоявший членом совета Практической академии, попечителем коей был князь Долгоруков, в удовольствие которому он был готов сделать все, что угодно) подать заявление о том, что покойный весьма сочувствовал деятельности Преображенского дома, и потому они просят отделить из остальной суммы 30 или 10 тыс. руб. на переделку иконостаса в церкви того дома и исправление какой-то мебели. Хотя К.А. Попов ничего о том в завещании не упомянул, тогда как им было перечислено много разных учреждений, но так как навести о том справку было уже невозможно, а возражение Бостанджогло влекло за собой лишь бесцельное обострение отношений, тем более что большинство в среде выборных противоречить ему не осмеливалось, такое предложение было молчаливо принято.
Прошло второе 4-летис; в начале 1875 года предстояли новые выборы. Бостанджогло перед тем захворал весьма серьезно; высказывалось, что положение его безнадежно; тем не менее он выразил желание быть баллотированным вновь и был выбран.
Присутствуя на этом собрании, он едва мог говорить почти шепотом; вскоре после того болезнь его приняла худшее направление; была сделана операция горла и вставлена металлическая трубка; более он уже не покидал своей квартиры; летом он был отправлен в Ментон. В августе Государь был в Москве и присутствовал при закладке Исторического музея; В.М. ждал очень получения следующей награды, т.е. звезды, как это бывало при царских посещениях Москвы; но в этот раз в наградах было отказано, и это его очень огорчило. Однако же кн. Долгоруков ее вскоре выхлопотал ему и, как говорили, с него больного за границей был снят фотографический портрет с этим украшением: настолько страдал он орденоманией. Но в ноябре следующего 1876 года его не стало; тело его было привезено в Москву и погребено в церкви Алексеевского монастыря. В должность старшины купеческого сословия вступил тогда вместо него бывший кандидат к нему Сергей Михайл. Третьяков, исправлявший уже эту должность более года, но состояние его старшиной было крайне недолгим, ибо на 4-летие с 1877 года он был избран в городские головы, а так как кандидата в старшины уже не было, то на остававшиеся 2 года были произведены новые выборы, по которым должность эту занял состоявший товарищем его Сергей Влад. Алексеев, а в товарищи поступил Владимир Влас. Щенков. С.В. Алексеев был человек в высшей степени добрый, находившийся со всеми в лучших отношениях; в жизни своей едва ли причинил он кому-либо действиями своими не только вред, но даже неудовольствие; несмотря на краткость службы его в должности старшины, на его долю выпала немалая тягость, зависевшая от военного времени 1877 и 78 гг., которое требовало усиленных занятий и вызывало различные служебные неприятности.
Следующим крупным преобразованием, привлекшим к деятельности общественные силы, явилось введение земских учреждений по положению, утвержденному 1 января 1864 года; но в учреждениях этих я никогда участия не принимал и потому действий их в подробностях касаться не могу; одно могу высказать, что, как видно из повсеместной практики, они едва ли достигли той цели, с какой были введены - привлечь население к самодеятельности для улучшения местного хозяйства и удовлетворения местных потребностей. С самым возникновением их явились новые значительные расходы, вызвавшие новые обложения; при этом стремление земств в местностях промышленных направилось преимущественно на усиленное, нередко доходящее до чрезвычайных размеров, обложение фабрик и заводов; такие действия уже с самого начала стали вызывать жалобы, не прекращающиеся до сего времени; земства же, с расширением своей деятельности, стали увеличивать обложение все более и более; расход на одно содержание их, которого до введения их вовсе не существовало, представляется громадным.
С учреждением уездных земств явились, сверх существовавших государственных и губернских земских повинностей, уездные. Разумной умеренности не было никогда; так, Московское уездное земство на первый год своей деятельности составило смету в 120 тыс. руб., назначив в том числе на одно содержание Управы 30 тыс. руб. По несогласию губернатора смета эта была урезана до 30 тыс. руб. с определением на содержание Управы 10 тыс. руб.; аппетиты желавших заняться земской деятельностью разыгрывались чрезвычайно. Хотя, по земскому положению, фабрики и заводы были показаны как предметы обложения в числе недвижимых имуществ, тем не менее земства с самого начала стали измышлять способы к особому обложению их по их действиям. Так, со стороны Московской губернской управы было придумано выработать мерила для обложения различных производств; первым председателем ее был, как выше уже сказано, Дмитрий Алекс. Наумов, человек весьма вкрадчивый; ему удалось поселить в среде некоторых земских гласных из промышленного мира мысль, что земство, если оно будет заинтересовано в ходе промышленных заведений, будет оказывать сильную помощь удовлетворению потребностей промышленности: в этих видах уже в 1866 году были приглашены в Губернскую земскую управу фабриканты, и им было предложено разработать сказанный способ обложения. С этой целью была составлена из среды их комиссия, председателем которой был выбран я; но по разностороннем рассмотрении дела осуществление предположения Земской управы оказалось невозможным и несоответствующим требованию закона; на том и окончилась деятельность комиссии. После того, в 1867 году, так как земства продолжали ухищряться облагать фабрики по объемам производства, мною было составлено по этому предмету прошение, которое от имени фабрикантов поступило через Биржевой комитет в Министерство финансов. Результатом этого было разъяснение Государственного совета, что при обложении фабрик и заводов должна быть принимаема лишь ценность и доходность занимаемых ими помещений, не касаясь объема их оборотов; но земства не удовлетворились этим и, находя, что фабрики без орудий немыслимы и что в разъяснении Государственного совета о последних не упоминается, начали облагать машины, как принадлежность фабрик по закону; в этом они добились какого-то истолкования Сената, и так продолжается борьба в этом направлении между земствами и промышленностью и до сего дня. Можно безошибочно сказать, что отношения земств к промышленности были всегда враждебными и что по времени они не улучшились, а значительно ухудшились.
Земские деятели учреждение земств считали ступенью к дальнейшим преобразованиям в государственном строе; поэтому в образе их действий с самого начала стала обнаруживаться либеральность, хотя и не могущая быть сравниваемой с той бесшабашностью, которая со стороны многих из них была проявлена в самое последнее время. Тем не менее, вследствие такого направления и выхода за пределы принадлежащих прав, земские учреждения в Петербургской губернии были 16 января 1867 года совершенно закрыты (до 7 июля т. г.). Направлению этому содействовало веяние того времени, господствовавшее в высших слоях; так, еще ранее, московским губернским Дворянским собранием, бывшим в начале января 1865 года, был составлен всеподданнейший адрес, в котором было изложено ходатайство о предоставлении сословиям права иметь избранных представителей у Престола. Самое собрание на основании подысканных поводов было признано недействительным и все его постановления были отменены, и по поводу этого последовал известный Высочайший рескрипт на имя министра внутренних дел Валуева от 29 января того года, в котором было выражено, что "ни одно сословие не имеет законного права говорить именем других сословий; никто не призван принимать на себя, перед Мною, ходатайство об общих пользах и нуждах государства".
Военный генерал-губернатор Офросимов, пропустивший этот адрес, вынужден был выйти в отставку.
Неумеренность дала и тут регрессивный толчок делу.
Большой интерес в среде общества был возбужден точно также преобразованием судебной части. С появлением первых сведений об утверждении основных положений предположенного преобразования, появившихся в "Московских ведомостях" в лаконической форме словами "гласный суд, мировые судьи, суд присяжных", напечатанными заглавным шрифтом (те учреждения, которые впоследствии стали предметом всевозможного измывательства со стороны тех же "Московских ведомостей"), вызвали массу разговоров о предстоящем введении порядка, дотоле небывалого, существующего в иностранных государствах. Между тем еще до введения новых судебных уставов в действие было допущено, как бы в виде подготовки, гласное рассмотрение уголовных дел, хотя такое рассмотрение совершенно отличалось от нынешнего и допускалась лишь защита при посредстве адвокатов, самые же решения не объявлялись, тем не менее открытые на этом основании в Московской уголовной палате заседания привлекали массу посторонних слушателей; настолько интересным представлялось такое нововведение; 4 декабря 1865 года было первое публичное заседание по делу Костырко-Стоцкого.
Свободное копирование
