Приближалась экзаменационная сессия и возникла проблема ликвидации многочисленных хвостов. Задача эта осложнялась возникшим желанием поехать на лето поработать вожатым в пионерлагере и, в связи с этим, необходимостью досрочной сдачи каких-то экзаменов. С большим трудом это удалось сделать. Разделавшись с зачетами, я получил возможность досрочно сдать марксизм, а остальные экзамены планировал сдавать, приезжая из лагеря.
Лагерь, в который я собирался ехать, был от шорно-сидельной фабрики, расположенной в районе Якиманки. Предприятие было бедным и маломощным и не могло обеспечить состав воспитателей собственными силами. Договорившись, что буду у них вожатым первого отряда, я согласился попытаться подыскать для них и старшего вожатого и уговорил пойти на это Володю Маркина.
Маркин появился в институте с некоторым опозданием, только что демобилизовавшись из армии. Он восемь лет прослужил на Дальнем Востоке, участвовал в войне с Японией. Володя был старшиной, механиком по авиационному вооружению. Жил он недалеко от меня, на Старо-Басманной напротив сада Баумана. Как и большинство бывших фронтовиков занимался он старательно и, как и я, предпочитал сидеть на лекциях на первом ряду. И по возрасту, и по жизненному опыту он был отличным старшим вожатым, и его приняли, естественно, с удовольствием.
День отъезда в лагерь совпал с моим досрочным экзаменом по марксизму, сдав который я сразу же отправился к фабрике, где уже стояли автобусы и ждали только меня. Началась лагерная жизнь. Начало лагерной жизни оказалось очень суровым. Никакого опыта работы с детьми у меня не было и, общаясь с ними, я чувствовал себя не в своей тарелке. А коллективчик мне достался “тот-еще”! Это было более 40 мальчишек в возрасте от 11 до 14 лет, как правило, из весьма неблагополучных семей, проводивших все свободное время в самых разнообразных уличных компаниях. О характере этих компаний можно судить хотя бы потому, что в следующем году двое из моих детишек оказались за решеткой, причем один из них за убийство. Восприняли меня достаточно враждебно и ни как не хотели признавать мою руководящую роль. Кое-как удалось дотянуть до отбоя, но и заставить их уснуть было свыше моих сил. То в одном, то в другом конце большой барачного типа комнате раздавались петушиные крики и подобного рода звуки. Наконец ребята угомонились. Я присел на кровати одного из уснувших мальчишек и вдруг почувствовал какой-то прилив теплоты и сочувствия к этим ребятам.
У Володи и у нашего физкультурника отношения с ребятами складывались проще. Они, не задумываясь, раздавали направо и налево подзатыльники и затрещины, которые воспринимались, как что-то совершенно естественное. Я понимал, что мне этого делать нельзя. Физическое воздействие на ребят я считал для себя совершенно не допустимым (возможно здесь сказалось убеждение, что и отец никогда не допускал этого, даже общаясь с преступниками). И я убежден, что, если бы я даже попытался это сделать, то это было бы воспринято, как кровная обида. Но постепенно отношение с ребятами стали налаживаться. Ребят невозможно обмануть, они очень четко чувствуют отношение к ним и на добро они, в конце концов, всегда отвечают добром. Именно этот принцип стал одним из основных в моей будущей работе с детьми и при моих последующих поездках для работы в пионерские лагеря.
И еще одну вещь я понял совершенно четко. Все проблемы взаимоотношений в отряде нужно решать самому. Прием “я пожалуюсь на тебя начальнику” убийственен. Ребята должны четко знать, что у них есть только один начальник - это ты, и только ты в состоянии решить все их проблемы. Эти принципы весьма пригодились мне и в последующей моей жизни.
Свободное копирование
