А между тем жизнь продолжалась. Я продолжал сидеть за одной партой с Дегальцевым, но действительно дружеские отношения стали складываться с Борисом Анисимовым. Он оказался довольно близок мне по взглядам и интересам. С ним можно было поделиться своими мыслями, а в то время быть откровенным было опасным. Борис жил в доме, в котором теперь живу я. Его семья занимала две комнаты в большой трехкомнатной квартире. В относительно небольшой комнате жили его отец, занимавший пост заместителя управляющего трестом в Министерстве цветной металлургии, мать и младшая сестренка. Борису была отведена совсем крохотная, но отдельная комнатушка. Это позволяло нам уединяться в ней, заниматься уроками или обсуждать всяческие проблемы. Основной сферой его интересов была биология, и в то время, когда проходила лысенковская компания против генетиков, он явно жаждал пополнить их поредевшие ряды. Именно Борис объяснял мне, что главный предмет нападок лысенковцев, пресловутая муха-дрозофила, всего лишь идеальный экспериментальный инструмент, и что превозносимое в то время открытие Башьяна и Лепешинской о получении живой клетки из неживой материи, всего лишь запущенная наоборот кинозапись процесса распада. Мы спорили о Маяковском, Брюсове и новых книгах. Правда, не помню, чтобы предметом наших обсуждений была политика. В то время эти мысли, как правило, запрятывались глубоко в подсознание людей.
Третью самую большую комнату их квартиры занимала семья музыкантов. Но самым интересным членом этой семьи была Мила Преображенская, наша ровесница, учившаяся в параллельном нашему классе 334-ой школы. Она иногда принимала участие в наших беседах, хотя наши проблемы ее мало волновали. Мать Милы играла на гуслях в Осиповском оркестре народных инструментов, а ее муж в оркестре Кнушевитского. Родители часто бывали на гастролях, и забота о доме и младшей сестре перекладывались на Милу. Родной отец Милы был профессором Энергетического института, и летом Мила иногда отправлялась с ним на юг. Она была милой, интересной девушкой и, естественно, пользовалась успехом. Главным ее почитателем в то время был Генка Поляков, брат уже упоминаемого мною Игоря. Девочки из класса 334-ой школы, который нас больше всего интересовал, были ее подругами, и поэтому квартира Бориса была местом, через которое наша связь поддерживалась. Были и другие интересные встречи. Так однажды в гостях у Милы оказалась очень интересная девочка, с которой она только что познакомилась. Девочка была из Ленинграда и приехала в Москву поступать в театральную студию МХАТ. Конечно, эта девочка произвела на меня впечатление, особенно после того, когда ей понравился мой голос. Больше с этой девочкой встречаться не приходилось, но относительно недавно я понял, что это была Татьяна Даронина.
Собственно через Милу и состоялось мое официальное знакомства с Лилей Крейнович, так поразившей меня на наших танцевальных уроках. Это произошло в конце апреля, и на первомайской демонстрации мы уже оказались вместе на правах старых знакомых. Это позволяло чувствовать себя свободным, о чем-то разговаривать, что я не очень то умел. Но это прекрасно умела делать Лиля, за что я был ей безмерно благодарен. В то время одной из проблем, которые волновали нас, была проблема любви и дружбы, в том числе, между мальчиками и девочками. Любовь для нас была еще недоступна, а лучшего объекта для дружбы представить себе было просто невозможно.
Вскоре после этого я пригласил Лилю в кино и впервые зашел к ней домой. Она жила вместе с мамой, которая работала домоуправом. Они занимали большую комнату, разделенную на две. Из комнаты был выход на балкон, откуда открывался вид на улицу Чкалова и Курский вокзал. В комнате была скромная обстановка, в которой чувствуешь себя легко и свободно. После первого посещения я стал частым гостем этого дома, чаще всего в компании многочисленных Лилиных знакомых и приятелей. Но конечно самым приятным было оказаться с Лилей вдвоем, гулять вместе и ощущать восторженные взгляды окружающих, обращенные на твою партнершу.
Свободное копирование
