1769 года сделалось движение к первой турецкой войне. Князь просился в Армению. Екатерина удержала его. В это время граф А.Г. Орлов, под предлогом болезни, находился в Италии. Были о том и догадки, и предложения. Рассказывали, будто бы он из Ливорны отправил какую-то таинственную девицу в России, где будто бы и отдана она была в один из женских монастырей. Странствуя на досуге по Италии, граф завернул в Венецию.
В прежней европейской дипломатике были пройдохи или спекуляторы политические, уловлявшие все случаи выставлять себя людьми нужными, необходимыми, чтобы тем удобнее ловить рыбу в мутной воде. Нашлись такие удальцы из наших единоверцев, славян-венецианцев. Они уверили графа Орлова, будто бы славяне-венецианцы недовольны правительством и будто бы и соседи их, черногорцы, ждут и не дождутся, когда ударит для них час избавления от ига оттоманского; наконец, они уверяли, что по первому воззванию российского двора вспыхнет общее восстание в Архипелаге. Полагаясь на эти уверения, граф убеждал Екатерину немедленно отправить флот, но с тем, чтобы князь Юрий Долгорукий участвовал в экспедиции, а иначе не примет начальства. Составилась тайная экспедиция для отправления к берегам Италии. Князь Юрий назначен был главой ее под именем купца Барышникова. Получа изустные наставления от императрицы, князь вышел из кабинета, а граф Григорий Григорьевич Орлов вынес к нему Аннинскую ленту и сказал:
- Императрица дозволяет вам ее надеть, когда захотите, и дает вам двадцать тысяч рублей.
Князь отвечал:
- Не возьму ни ленты, ни денег, а звание купца принял я на себя в той надежде, что буду чем-нибудь полезен отечеству.
Прибыв в Италию, князь Юрий встретил графа Орлова в Пизе и вручил ему бумаги от императрицы. Ждали флота, ждали войска. Но флот семь месяцев простоял у берегов Англии, будто бы для починки, а в самом деле для того, чтобы адмирал думал и твердил: "Авось помирятся!" Но авось в политике, говоря словами Суворова, то же, что и авось в военном деле. Это обманчивый оборотень. Начались приготовления к достижению туманной, неопределенной цели. В этой попытке политической князь Юрий был гласом (sic) страдательным. Но и невольно подчиняясь чужим предположениям, он выпутывался из затруднительных обстоятельств собственной расторопностью.
Надлежало спешить на Семигальскую ярмарку. Двадцать шесть бродяг славян из различных мест Италии отправились в Семигалию к Драговичу, а князь Юрий пустился в Анкону за деньгами к Маруцию. Из военных чиновников был с князем Долгоруким майор Розенберг, который впоследствии, то есть 1799 года, в чине полного генерала, отразил на горах в Швейцарии Массену и поразил Лекурба. Секретарем при экспедиции был Миловский. Предприимчивую дружину вел в Черную гору черногорец, служивший капитаном в России. Вторым лицом по князю был граф Войнович, подданный венецианский. Были еще два гвардейские офицера, дворецкий князя и слуга итальянец Лукезини, плут записной и проворный.
- Вот, - говорил князь, - вот вся моя армия, с которой я отправился на. Семигальскую ярмарку.
Труден был переход через горы: несли на себе свинец, порох, медали и под этой ношей вскарабкивались на горы, пробирались через стремнины и пропасти, уцепляясь за терновник.
- Смерть, - прибавляет князь, - была пред нами, около нас и под нами. Наконец с руками, исцарапанными и окровавленными, в одежде изорванной странники-дипломаты вошли в черногорскую деревню Черницу, откуда князь Юрий повестил сбор черногорцам в Цетин, где были архиерей и губернатор. На другой день черногорцы хлынули со всех сторон, выслушали манифест, присягнули императрице Екатерине и поступили под начальство князя Юрия. Но флот все еще медлил, а венециане, прислуживаясь туркам, смельчакам нашим раскидывали везде сети и даже покушались отравить их, подкупая слугу итальянца. Наконец турки повестили, что тот полчит пять тысяч червонных, кто представит им князя Юрия живого или мертвого. Звук обещанных червонцев свеял с уст черногорцев мимолетную присягу. Умысля захватить и продать князя туркам, они под разными предлогами домогались отдалить от него стражу славянскую. Князь с сопутниками своими решился бежать. Граф Войнович, переодевшись в турецкую одежду, нанял лодку. Труден был вход в Черногорию, еще труднее был оттуда ночной выход. Из стремнин и пропастей опытный проводник выносил, так сказать, дружину на руках. Заря встретила ее на берегу моря. Славянский патриарх, укрывавшийся от турок с несколькими архимандритами, упросил князя взять их с собой.
- С восторгом, - говорил князь, - отплыли мы. Нас окружали четыре неприятеля: черногорцы, венецианцы, турки и берега моря Адриатического.
А вот рассказ нашего героя о бое Чесменском.
- После моих походов, - пишет князь, - поехал я к князю Алексею Григорьевичу, а флот поплыл искать славы в Архипелаге, оставя один корабль и фрегат, на которых мы с графом отправились в Морею. Появление флота русского нагнало на турок сильный страх: Наварин сдался горсти русских и греков. Русских было только двадцать человек.
Заметим, что в наш век этот самый Наварин решил судьбу Греции. Вскоре подоспел к нам, - продолжает князь, - адмирал Ельфинстон с тремя кораблями и присоединился к прежним нашим шести линейным кораблям. Было также у нас и несколько фрегатов. Долетела весть, что в море пустились шестнадцать турецких кораблей и множество различных судов. Составился на корабле нашем совет, на котором были два графа Орловы, контрадмирал, капитан нашего корабля, Грейг и я. Начинали колебаться, но мы с Грейгом решительно сказали, что должно плыть к турецкому флоту и напасть на него. Не вдруг, но, наконец, нам удалось вовлечь в мнение наше графа Алексея Григорьевича. К счастью нашему, у нас был капитан Грейг, мореходец искусный, опытный, умный и распорядительный. Он расставил наш флот в следующем порядке. Три корабля в авангарде под начальством адмирала: 1) "Европа"; 2) "Евстафий", на котором был адмирал Спиридов и граф Федор Григорьевич Орлов; 3) "Януарий". Кор-де-батал: 1) "Трех Святителей"; 2) "Три иерарха"; 3) "Ростислав". В арьергарде - адмирал Ельфинстон. Корабли: 1) "Не тронь меня"; 2) осьмидесяти-пушечный "Всеволод"; 3) "Саратов".
Предписано было, чтобы корабли между собой находились на расстоянии полкабельта, чтобы шли один за другим и на пистолетный выстрел от неприятеля ложились в линию и производили пальбу.
Накануне Грейг убеждал меня принять начальство на корабле "Ростиславе". Я смеючись отвечал, что я не моряк. Наконец, по настоянию его, я переехал на корабль "Ростислав", куда последовали за мной генерал Пален, подполковник Перель и еще некоторые. На другой день увидели мы турецкий флот на якоре между островом Хиосом и азиатским берегом. Корабль капитан-паши в той же линии, но отдаленный полкабельтов на шесть или более, на правом крыле всего флота.
Дан знак к нападению. Корабль "Европа", пришед на надлежащее расстояние, поворотил вдоль турецкого флота с пальбой. За ним двинулся "Евстафий", а потом "Януарий". Став перед капитан-пашинским кораблем, "Януарий" встретил мель, и, опасаясь попасть на нее, вернулся назад. То же предпринимал и "Евстафий", но паруса были чрезвычайно повреждены. Задрейфовало его на корабль капитан-пашинский. Полагали, что завяжется ручной бой, но адмирал и граф Федор Григорьевич сели в шлюпку и погребли к фрегату, стоявшему в отдалении от флота. На корабле, второпях, адмирал забыл сына своего, а граф Федор Григорьевич друга своего, князя Козловского. Капитан Круз на последней своей шлюпке послал адмиральского сына к графу Алексею Григорьевичу прокричать: "Ура!", то есть поздравить со взятием турецкого корабля. Горестно было это: "Ура!" Перескочив на заполоненный корабль, наши встретили дым, клубившийся снизу. Бросились опять на свой корабль. Корабль турецкий запылал в огне. Наши люди в изумлении ожидали жребия своего. Вдруг с турецкого корабля упала горящая мачта на наш корабль; искры от него посыпались в пороховую камеру, открытую в сражении. Мгновенно корабль наш взлетел на воздух, спаслись капитан Круз, штурман и еще человека четыре. Все прочие погибли, в том числе и князь Козловский. Очень вероятно, что турки сами зажгли пустой корабль, чтобы подвергнуть наш флот той участи, какую испытали от нас.
Корабль "Трех Святителей" первый перешел сквозь турецкую линию. "Три иерарха" и "Ростислав", повернув против турецкого флота, двинулись к нему как можно ближе и огромляли его пальбой. Флот турецкий, отрубя якорь, стремительно и в расстройстве пустился в глубокий бассейн при Чесме. А наш авангард, убавляя паруса, прибыл тогда, когда уже обложили Чесменский бассейн. В сражении он далеко был от нас и из хвастовства стрелял на воздух из пушек.
Между тем в то самое время, когда взорвало корабль "Евстафий", граф Алексей Григорьевич швырнул на палубу брильянтовую табакерку и вскричал: "Ах! брат!". Неожиданно явившийся адмиральский сын известил, что граф Федор Григорьевич и отец его живы; граф позвал меня к себе, и мы пустились с ним отыскивать брата его и застали его державшего в одной руке шпагу, а в другой ложку с яичницей. На груди адмирала был большой образ, а в руке рюмка с водкой.
Снова переговоря с Грейгом, немедленно оснастили мы четыре брандера, и ночью, под прикрытием корабля "Европы", Клокачев вплыл в бассейн и сблизился с турецким флотом, который в такой был суматохе, что иной корабль стоял к нам кормой. Несколькими выстрелами брандскугельными отважный Клокачев сжег турецкий флот до тла. Из четырех брандеров один "Ильин" сцепил свой брандер с фланговым турецким кораблем. Разъезжая с Грейгом на шлюпке, мы увидели на рассвете, что один только корабль "Родос" уцелел, и проводили его в русский флот. Домогались вытащить и другой, но с соседнего корабля свалилась на него мачта.
Ужасно, неописанно было зрелище в Чесменском порте! Кровь смешалась с водой; люди обгорелые, в различных положениях лежали между дымившимися корабельными обломками, которыми так затеснен был порт, что едва можно было пробраться на шлюпке.
Угас пламень пожара Чесменского, вспыхнуло новое пламя от порывов щекотливого самолюбия. Подтрунивая над князем Юрием, граф Федор Григорьевич Орлов сказал:
- Ведь мне дадут второй степени Георгия, а вам третьей... В пылу досады князь возразил:
- Что я заслужил, то все мое, а если меня обойдут, то все-таки мое останется при мне. А что вам дадут, тому не позавидую.
Свободное копирование
