Он теперь приглашал меня почти на все свои постановки. Я ставил танцы в "Горе уму", в последней редакции пьесы "Даешь Европу!" по И. Эренбургу и Б. Келлерману, в "Последнем решительном" Вс. Вишневского, в "Даме с камелиями"...
В грибоедовской пьесе я поставил вальс Бетховена, инструментовку которого сделал Б. Асафьев. В нем участвовали все действующие лица, кроме Чацкого, произносившего в это время свой монолог. Выход княжен был построен на шубертовских экоссезах, которые Мейерхольд тщательно подбирал. И даже эмоциональная напряженность Чацкого раскрывалась в музыкальных импровизациях - Бетховен, Моцарт, Бах.
В "Даме с камелиями" мне довелось ставить вальс на балу. Его наряду с другими участниками танцевали 3. Н. Райх и М. И. Царев, который был специально приглашен Мейерхольдом из Ленинграда на роль Армана Дюваля и великолепно исполнял ее.
Всеволод Эмильевич попросил меня поставить сцену на балу по нарастающей. Выходила сначала одна пара и танцевала вальс в стиле той эпохи, потом то же самое повторяла вторая пара. Зинаида Райх и Михаил Царев были в третьей паре. Вальсируя, они вели между собой диалог. Потом выходили уже две пары, а за ними и все остальные. Я сделал так, как хотел Мейерхольд.
В "Последнем решительном" передо мной стояла другая задача - поставить движения. Мейерхольд придавал им огромное значение, не раз повторяя, что "слова... это узор на движения", "движение является для них опорой"*. Движения в спектаклях Мейерхольда органически входили в построение сцен, диалогов, ансамблей, в разработку темпов действия.
* (Мейерхольд В. Э. Указ. соч., с. 237-238.)
Всеволод Эмильевич очень интересно толковал пьесу Всеволода Вишневского, утверждая, что главное в ней - наивность, что в ней нет ничего мудреного, "все просто, просто, просто и просто". Но при этом у драматурга большой запас мыслей, большой запас сцен. "Здесь нет ерундовины. Здесь каждый малюсенький моментик что-то накапливает, он обязательно для чего-то здесь поставлен"*.
* (Мейерхольд В. Э. Указ. соч., с. 245.)
Эту наивность и простоту очень трудно сыграть, так как, говорил Мейерхольд, актеры "утеряли эту наивность". Наивность, которой гениально владеют Чаплин и актеры театра Кабуки.
Движения, проходы, целые пантомимические сцены должны были раскрыть содержание пьесы. Так, Зинаида Райх, исполнявшая роль романтической барышни, прогуливалась по сцене с матросом. Она медленно шла, поигрывая цветком, а матрос следовал за ней конфузливо и влюблено. Проход становился частью характеристики обоих. Затем оба поднимались на веранду. Барышня смотрела на море и томно произносила: "Чайки!" "Факт, чайки!" - бухал матрос.
Во время работы над спектаклем Мейерхольд советовал актерам выбрать сценические эффекты, которые были бы понятны не искушенному ни в каких тонкостях человеку, попавшему в зрительный зал. Он вообще считал предельно действенный прием приемом "агитационного театра". В этом смысле очень интересно была решена сцена боя, в которой погибали все краснофлотцы, кроме тяжело раненного матроса Бушуева. Его играл Николай Боголюбов. По пьесе у Бушуева было несколько фраз. "Всех не убьете! Нас осталось сто шестьдесят миллионов!" Мейерхольд решил, что Бушуев должен написать на стене цифры этой победной арифметики. Цепляясь из последних сил, падая и поднимаясь вновь, он царапал мелом: 162 000 000
-
Помню, мы с Мейерхольдом смотрели эту сцену из зала. Иногда я подсказывал, как Боголюбову надо выразительнее упасть.
Всеволод Эмильевич, наблюдая мои репетиции с актерами ГосТИМа, часто говорил: "Хорошо, но движение можно усилить!" Однажды я ставил какую-то танцевальную сцену Л. Н. Свердлину. Неожиданно Мейерхольд предложил: "Давайте возьмем простыню и повесим ее позади вас. И пусть двое ее шевелят. Тогда движение зазвучит сильнее".
Действительно, тут же принесли простыню, и Свердлин танцевал уже на фоне колеблющегося полотна. Танец сразу заиграл, сделался экспрессивнее. Теперь, когда я вижу по телевизору эстрадную певицу, за спиной которой для усиления впечатления вращается световой "мобиль" или пульсируют лучи, я вспоминаю эту простыню Мейерхольда.
Свободное копирование
