В рецензиях тех лет часто повторялось слово "теафронт" - театральный фронт. Так вот Малиновская пришла на теафронт с партийной работы. Она была директором Большого театра с 1920 по 1924 год, а потом с 1930 по 1935-й, то есть почти десять лет. Созвездие выдающихся танцовщиков, певцов, дирижеров работало в театре. Мировые знаменитости. Кроме них были звезды помельче и вовсе неразличимые величины, и все это звалось ГАБТом - сложное хозяйство!.. О спокойную выдержку директора (этим она напоминала самого наркома по просвещению) разбивались истерики, козни, амбиции, конъюнктурные комплименты - Малиновская искусство чувствовала нутром. На собраниях мы говорили все, что думали. Она всячески поощряла творческие дискуссии. Если вопрос бывал спорным, Малиновская уступала, когда оказывалась правой противоположная сторона. За ее "да!" можно было ручаться головой.
Иногда я резко спорил с Еленой Константиновной по творческим проблемам. В 30-е годы у балетных премьеров вошло вдруг в моду переделывать вариации "под себя", всячески упрощая их. Танцовщицы исполняли вариации, как их поставили Петипа и Горский. А мужчины шли по линии наименьшего сопротивления. Например, в "Тщетной предосторожности" в вариации восемь частей, а ее сокращали до шести - четырех. А нередко артисты танцевали и вообще три части. Сначала прыжки, потом вращения и в третьей части туры в воздухе. И так по шаблону во всех балетах. Артист добивался эффекта тем, что эксплуатировал наиболее удававшиеся ему элементы. Уснащал, допустим, вариацию кабриолями. Это легче, чем исполнять другие разнообразные прыжки, и эффектнее. Но эффект-то получался дешевый. Компромиссы обедняли и однообразили постановку, о чем я и говорил нашему директору.
В технические тонкости Малиновская входить не могла, но эти новации пыталась защитить. Она говорила - пусть артисты танцуют, как им удобно. Я же доказывал, что так разрушается хореографическая ткань балетов и подобные вольности недопустимы. Поэтому у нас с Малиновской бывали периоды таких отношений, когда она говорила: "Интересно, что скажет мой враг?"
Но никогда в жизни Елена Константиновна не опускалась до мести. Она была убеждена, что актеру вполне хватает творческих драм, чтобы отягощать его жизнь еще злыми, жестокими второстепенностями. Какие бы бури ни бушевали в ее кабинете, это не отражалось на положении актера в театре, на его творческом самочувствии. После Малиновской на моей памяти сменилось много директоров. И как, увы, часто личные отношения сиюминутно отзывались на деле, принимая характер чуть ли не родовой вражды. Сколько из-за этого увяло, зачахло дарований, сколько умерло замыслов, сколько жестоких зарубок осталось на сердце!..
При внешней суровости Елена Константиновна была сердечным человеком. Но помогала она людям без сантиментов и чувствительных гримас. Она организовала для артистов Большого театра чудесный дом отдыха в Поленово, на берегу Оки, скрупулезно входя во все подробности быта: как кормят, не сырые ли комнаты в дождь, не шумно ли по утрам от купальщиков на реке? А когда Поленово стало центром отдыха чуть ли не всей артистической Москвы, она устроила еще один дом отдыха, уже на берегу Черного моря - в Макопсе.
Свободное копирование
