22.12.04 Вчера хоронили Володю Ниренберга. Эти дни Галина Васильевна организовывала наш выезд на «почтовый» (собирала паспортные данные, созванивалась с Галиной Федоровной – женой Володи), был организован автобус от КПП. От него поехали к какому-то клубу «Красная гвоздика», но панихида уже закончилась, выносили гроб, (очень полысевший лоб Володи, лежал – как спал), повезли в церковь, отпевание. Потом – кладбище. В окно автобуса – красное солнце.
Кладбище очень ухоженное, могилы размещены просторно, много огороженных с запасом места, почва – сплошной песок, вверх – кедры высоченные. Надгробье из нержавеющей стали, полировано, издали - ощущение прозрачности. Фотография Володи (совершенно не поэтическая внешность у него, а усики придавали даже некоторую фривольность, и под этим обликом скрывалась такая лирическая замечательная личность), надпись, годы: 1.3.1939 – 17.12.2004, прожил 65 лет.
Мы с Ольгой Геннадьевной держались вместе, все время принимались всхлипывать. Я подзамерзла, сделала пару глотков выставленной водки. День был ясный, легкий мороз, скрипучий снег, солнце.
Очень был услужлив на похоронах Вайнштейн, всем старался быть полезен, особенно около могилы - кинулся укладывать доски вместе с похоронной командой. Я его потом по плечу погладила: «Какой вы хороший, Виктор Борисович». Мастеренко в паузе ревниво обратился к Ольге: «Вы себе подружку нашли?» (про меня). Наташа Ч. не была, хотя обещалась, говорит – «проспала». Может и так, но… скорее всего не захотела себе нервы напрягать нежелательными встречами.
С кладбища поехали к зданию Северской администрации. В цокольном этаже – столовая, там накрыты столы, перед этим пошли по этажам искать, где помыть руки.
Здание типовое, внизу – охрана, раздевалка, а на этажах кабинеты и около – народ, очереди в эти кабинеты.
Мне это все напомнило фильм «Мелодия для флейты» Рязанова – мир «по ту сторону», какая-то ирреальность, как во сне - мы, уже без пальто, шастаем по коридорам, не можем найти помещение, а кругом люди – в шапках, полушубках, провожают нас взглядами, почти не разговаривают. Потом впереди нас оказался низенький толстый человечек: «Идите за мною, я покажу». Наконец довел нас до туалета и сам исчез, а когда мы возвращались, он мелькнул из-за угла и опять куда-то помчался. Прямо как Харон: нас довел, пошел за другими.
На поминках было человек шестьдесят, из них автографцев едва ли не половина. И почти все речи о Володе сводились к его поэзии. Даже жена встала: «Я удивлена, что приехавшие Томичи придали такое направление поминкам: говорят о муже, только как о поэте. И мне это нравится». А вообще-то он последние годы работал юристом при администрации Северска.
Когда шли через площадь на остановку, полюбовались совершенно чудовищной скульптурой Ленина - метров под десять (или показалось?), мощнейшая, тяжелая, подавляющая.
И сам город какой-то нереальный. Ничего подобного я в жизни не видела. Какой-то стерильный. Ровные, чисто убранные от снега, широкие улицы, очень не узкие палисадники у дорог, такие же просторные тротуары, аккуратные фонари, дома высокие и прямоугольные. Никаких выкрутас. Самые «древние» дома – 50-х годов, восьмиквартирники. Ни железных гаражей, никакого «частного сектора», ни афиш, ни реклам. Люди ходят в этом аптечном городе (утопический город Солнца, социалистическая или даже коммунистическая мечта), в них даже не веришь - как призраки.
Что они должны думать о жителях наших шумных, неприбранных городов? Не удивительно, что водители «сороковок» Томичей за людей не считают: остановки проскакивают, льготников не признают. Когда возвращалась, и от «Университета», кроме меня, в автобусе никого уже не было, кондуктор, услышав, что мне до «Лагерного», к водителю: «Гони без остановок!» По декабрю, вечером. Конечно, жаждущих на остановках было достаточно. Но вот – «плебеи»!
Не знаю, хотела бы я жить в таком городе? Когда там было «всё» (снабжение – нам и не снилось!), то кто бы отказался, но сейчас…
За нами с поминок увязался какой-то мужик: «я, знаете, - тоже поэт», и все жаловался, что у него жена больна раком и «ничего не поделаешь». Я заинтересовалась, а почему он так представляет, что его судьба обидела: не жену жалеет, а себя. «А ваш муж полы дома моет?» - «Сейчас нет, а помоложе был – мыл, сейчас этим сын занимается» - «А готовит?» - «Нет, я готовлю, он работает, я по – хозяйству, на пенсии». - «Ну, вот, а мне все приходится самому». Не понравился он нам, такой бедный. По его признанию, в Томск почти не выезжает – «а зачем?» Ну да, в городе всё есть, зачем нам остальной мир?
Хотя молодежь, думаю, там скучает. И ещё: быть коренным жителем такого города - это должно отпечаток наложить серьезный. У них там никаких, похоже, бытовых проблем не было. У кого знакомые или родственники с «почтового» – считалось – большое везенье. Но Володя из этого рая каждую пятницу ездил к нам в Автограф. Ольга: «Ведь за чем-то он к нам ездил, что-то его к нам влекло?»
Незадолго перед тем, как исчезнуть, Володя принес какие-то свои архивы, вырезки из газет, передал Ольге. Похоже, узнав диагноз, перебрал свои бумаги и решил передать на хранение в библиотеку важное. Готовился…
Свободное копирование
