18/V, 31. Вчера на пленуме ВССП — доклад Динамова о «Литературной газете». Доклад — тягучий, наперед подтверждающий обвинения, которые могут быть ему брошены: газета и плоха, и не литературна, делала не то, что надо, но «линия ее правильна». Затем началась «критика»: один за другим выходили писатели и «крыли» и «Литературную газету», и Динамова. Доходили до крайностей, до резкостей: слишком много накопилось против газеты. Взял слово и я. Хотя я заставлял себя не касаться лично Динамова и подчеркнуть лишь существенную сторону дела — он остервенел от обиды. В своем заключительном слове, не ответив ни на одно критическое замечание, он бросил мне обвинение: вы-де пришли сюда проповедовать классовый мир. Обвинение подлое и гнусное, так как именно я в своей речи подчеркнул, что «Литературная газета» не может пользоваться «всеобщей» любовью, так как литературная среда разношерстна, социально разнородна, а «Литературная газета» обязана в критике проводить линию нашей партии, то есть классово враждебную им линию. Говорил я и о том, что за литературными взглядами, формулами, убеждениями — стоят классовые интересы. Он так «поддел» меня: у вас-де классовые интересы «позади», а у нас они впереди. Идиот, который не читал, вероятно, Маркса и Ленина, он не знает или не хочет понять, что я говорил о том же, о чем писал Маркс в «18 брюмера»: за иллюзиями, чувствами, мировоззрениями партий и фракций стоят материальные, классовые интересы. Беспредельная подлость приема заключается именно в том, чтобы в отместку оклеветать, оболгать, «пришить» уклон, вычитать то, что не было сказано. А. Виноградов, сегодня встретив меня, сообщил: «Против вас завтра будет в статье «Вечерки» выпад. Она поддерживает Динамова». Вот для «Вечерки» Динамов и бросил в меня камнем.
Выступление Городецкого против «Литературной газеты» было хамски грубо, хотя по существу его обвинения были недалеки от истины. Он обвинил редакцию «Литературной газеты» в подхалимстве по отношению к одним, в хамском отношении к другим, в заезжательском <вероятно, «заушательском»> — к третьим. Но так как говорил Городецкий, человек с монархическим прошлым, дрянь и бездарность, махровый приспособленец, — то внешнего сочувствия он не получил. Напротив: многие из членов ВССП, которые не прочь покритиковать «Литературную газету», но так, чтобы не рассердился Динамов, — стали роптать против Городецкого, чтобы подчеркнуть свою лояльность. Особенно старался Абрам
Эфрос: он с укоризной и негодованием глядел на Городецкого и громким шепотом, чтобы окружающие слышали, высказывал ему свое неодобрение.
Артем Веселый, при Соловьеве, сказал мне, что, по требованию Соловьева, из моего предисловия к книге Артема надо выбросить строки, где я говорю, что отношение Артема к мужикам правильней, чем отношение Горького. Соловьев смутился и стал выговаривать Артему: он-де может что угодно приказывать
сотрудникам ГИХЛа, но передавать этого не следует. Когда я заметил, что я
выбрасывать ничего не могу из того, что было написано несколько лет назад и несколько раз переиздавалось, он, чтобы склонить меня к этому, сообщил: «Знаете, мы получили даже нагоняй за то, что из собрания стихотворений Маяковского не выбросили его «Письма Горькому».
Лавренев рассказывает: вчера к часу ночи зашел в подвал Дома Герцена Пастернак. Слегка был выпивши. Выпил еще несколько рюмок. Охмелел. Стал читать стихи. Какая-то компания сидела рядом за столиком. Из этой компании кто-то сказал: «Нельзя ли без стихов?» Пастернак рассвирепел, подскочил к ним и, сказав: «Если вы пришли сюда, то сидите и молчите» — опрокинул их стол со всеми закусками, вином и посудой. Те вскочили и бросились его бить. Подоспевшие писатели вырвали Пастернака, но все же ему успели раскровенить лицо. Картинка, напоминающая есенинские сцены в том же подвале. Проклятая дыра. Здесь погибал Есенин. По его следам идет Олеша. Тянет и Пастернака.
С. Шор передает сказанные ему слова И. Беспаловым, — перед его отъездом: «Знаете, — в литературе сдвиги: говорят, Авербах заключил блок с Полонским, переходит целиком на его позиции». Только этого недоставало. А между тем в «На литературном посту» опять помаленьку начинают меня травить: Лузгин пролаял что-то невразумительное. А в 14-м № целая статья Прозорова под уничтожающим заголовком: «Горе-теоретик».
Когда Лавренев обмывал Пастернаку окровавленную щеку — Пастернак все порывался идти вниз, убедить своих обидчиков, что они не правы: «Да у них логики нет, ведь я им объясню, ведь должны же они понять…» — и все порывался идти.
А какая-то женщина из этой компании говорила: «Ежели они поет, то, значит, они могут делать, что им хотится…»
Динамов С. С. (см. примечание 16 в 3-й части настоящей публикации) был директором Института красной профессуры, редактировал «Литературную газету», затем журнал «Интернациональная литература». Автор работ о Шекспире, об американских и английских литераторах 1920 — 1930-х годов. В то же время при обследовании Государственного литературного музея комиссией Культпропа ЦК ВКП(б) 28 апреля 1934 года Динамов задавал вопросы, странно звучащие в устах человека его уровня: «Вот вами куплены автографы Пушкина за границей на валюту. Пушкинский Дом в Ленинграде имеет столько этих самых автографов, что гнаться за ними и тратить валюту совершенно не надо и бесцельно…»;
Беспалов Иван Михайлович (1900 — 1937; расстрелян) — литературовед, сотрудник Агитпропа ЦК, редактор журнала «Революция и культура». В 1930 — 1931 годах в короткий промежуток между уходом Ф. Раскольникова и назначением А. Фадеева был ответственным редактором «Красной нови». Существует версия — восходящая к рассказу одного из руководителей РАПП В. А. Сутырина, записанному Л. Э. Разгоном в 1980-х годах, спустя сорок лет, — что именно Беспалов «пропустил» в журнал «Впрок» Андрея Платонова. По словам Сутырина, привезенный курьером в Кремль, он увидел в приемной Сталина Фадеева. Когда им предложили пройти в кабинет, где за длинным столом сидели члены политбюро — Калинин, Ворошилов, Молотов и другие, — Сталин, державший в руках номер «Красной нови», спросил Фадеева:
«— Вы редактор этого журнала? И это вы напечатали кулацкий и антисоветский рассказ Платонова?
Побледневший Фадеев сказал:
— Товарищ Сталин! Я действительно подписал этот номер, но он был составлен и сдан в печать предыдущим редактором. Но это не снимает с меня вины, все же я являюсь главным редактором, и моя подпись стоит на журнале.
— Кто же составил номер?
Фадеев ответил. <…>
Сталин вызвал Поскребышева.
— Привези сюда такого-то. — И, обернувшись к нам, сказал: — Можете сесть.
Мы сели. И стали ждать. <…> Открылась дверь и, подталкиваемый Поскребышевым, в комнату вошел бывший редактор <И. М. Беспалов>. Не вошел, вполз, он от страха на ногах не держался, с лица его лил пот. Сталин с удовольствием взглянул на него и спросил:
— Значит, это вы решили напечатать этот сволочной кулацкий рассказ?
Редактор ничего не мог ответить. Он начал не говорить, а лепетать, ничего нельзя было понять из этих бессвязных звуков.
Сталин, обращаясь к Поскребышеву, который не вышел, а стоял у двери, сказал с презрением:
Свободное копирование
