31 октября 1882 года. Воскресенье
Раннее утро: еще нет шести часов, и светать еще не начинало. Пишу на дежурстве, в арестантском лазарете, благо спать не хочется, а делать нечего. Жизнь моя идет так себе, без особых приключений и огорчений. В литературе - по-прежнему успех, редакторы просят моих стихотворений наперерыв; надо ковать железо, пока горячо, а, как на зло, ничего не клеится.
Главное, что меня смущает, это вопрос: "Только-то?" В самом деле, чего мне, кажется, еще надо: сыт, имею уютный угол, пользуюсь успехом, и успехом незаурядным, - а меня словно душит. Я бы сказал, что мне слез хочется, хочется страсти, бурь и гроз, и мне их хочется на самом деле теперь, но я знаю, что настань они - они бы меня не удовлетворили. Теперь я, как Гаршин, спрашиваю у жизни: "Только-то, и это все?" - а тогда буду спрашивать: "К чему?" Это - старая-старая песня!
Хотелось бы мне заболеть, заболеть не тяжелой, а сладкой болезнью: хотелось бы лежать в лихорадке, в бреду, с пылающим челом, без мысли и движенья, в уютной комнатке, лежать и чувствовать, как нежная женская холодная ручка заботливо отводит порой спутанные волосы с горячего лба, как прикасаются к этому лбу едва слышным, нежным поцелуем милые, пересохшие от бессонной ночи губки. Хотелось бы мне, чтобы она была не чужою мне и не видением, а той девушкой, которую я люблю, люблю даже в моей болезни, в моей полубессознательности. И пусть к окнам прильнет темная ночь, пусть тихо горит лампа с зеленым абажуром и мало-помалу, краснея, сливается с мутным рассветом встающего дня. И вот - черный квадрат окна сначала посинел, потом побледнел, и мягкие утренние снежинки вьются и опускаются, как вата, на подоконник, я смыкаю глаза и засыпаю... Здоровы ли эти грезы?
Свободное копирование
