В начале июня месяца меня отправили в пионерский лагерь под Лугу. Посадка осуществлялась, в специально выделенные для нас вагоны, на Варшавском вокзале. Перед посадкой нам вручили пакеты с различными лакомствами. По прибытии в Лугу нам были поданы разукрашенные автобусы, в которых нас повезли в лагерь. Условия для детского отдыха были созданы великолепные, удобные спальни, красивые столовые, кружковая работа на все вкусы и интересы, красивая природа вокруг лагеря. Питание было обильное. Вспоминается такой эпизод. Нам каждый день давали красную икру, но многие дети от нее отказывались. Врач проводила с нами специальные беседы и объясняла полезность этого продукта. Она говорила - «Мама рыбка в каждую икринку вкладывает для своих будущих деток все самое питательное и самое полезное. И вы должны есть икру, это необходимо для вашего здоровья». Как часто в голодные блокадные дни, да и в последующие военные и послевоенные годы я вспоминал об этих увещеваниях.
23 июня на очередной линейке нам объявили о начале войны, но на нас это не произвело серьезного впечатления. Мы были воспитаны на песне «Если завтра война», все помнили победное завершение войн с белополяками и с белофиннами. Ну, разгромим еще одного врага во славу нашего строя. Некоторое удивление в первые дни вызывало отсутствие победных сообщений с фронтов, а также такого факта, что на утренней линейке мы поднимали флаг, а после ее окончания, руководитель лагеря в одиночку спускал флаг. Очевидно, это выполнялось для маскировки лагеря, на случай пролета немецких самолетов. Смена наша кончилась четвертого июля. К этому числу мы подготовились к отправке домой. Первая трудность – до Луги на расстоянии порядка десяти километров нас повели пешком. По пути мы увидели самолеты, которые оказались немецкими, и наши руководители велели нам попрятаться в придорожных кустах. В Луге мы ждали отправки до ночи и погрузились в вагоны в темноте. На рассвете мы подъезжали к Ленинграду, и первое на что мы обратили внимание, это большое количество аэростатов над городом и крестообразные бумажные наклейки на всех окнах. И здесь до нас стало доходить серьезность военного положения.
В Ленинграде мы окунулись в войну полностью. Ежедневные многократные воздушные тревоги, мобилизация всех мужчин призывного возраста в семьях родных и знакомых. С сумерками город погружался во тьму, строго соблюдалась световая маскировка. Во многие семьи стали приходить похоронки. Все это за несколько дней вырывало наше сознание из мирной жизни.
Несмотря на все происходившее и понимание трагедии, происходившей с людьми, в нас все-таки продолжал действовать какой то автоматизм. Так было и со мной, пришло первое сентября, и я решил, что нужно идти в школу. Взял карандаш, бумагу и направился в свою довоенную школу. Там я узнал, что она занята под госпиталь. Однако кто-то направил меня в другую школу. В этой другой с трудом нашел канцелярию, в которой сказали, приходи первого октября. Как любой обыкновенный мальчишка, большим поклонником учебы я не был, так что даже обрадовался.
Далее начались события, определившие многое, как в нашей дальнейшей жизни, так и жизни всего города. До сентября «воздушные тревоги» повторялись ежедневно и, даже многократно, но немецких самолетов над городом я не видел.
Город заполнялся беженцами с оккупированных немцами территорий. В начале сентября была первая крупная бомбежка города. Началась она днем, приблизительно в четыре часа. В небе появилась масса немецких самолетов, все небо вокруг них было в облачках зенитных разрывов. Через некоторое время над городом поднялась завеса черного дыма, да такая, что темнота ночная наступила часа на два раньше положенного для этого времени года. На следующий день стало известно, что сгорели Бадаевские склады, на которых по народным слухам был годовой запас продовольствия, по нормам мирного времени. С этого дня начались регулярные бомбежки города. С немецкой точностью, с наступлением темноты, завывали сирены и из всех громкоговорителей неслись слова – «Слушайте, слушайте, говорит штаб местной противовоздушной обороны города Ленинграда. Воздушная тревога! Воздушная тревога!"
Первое время все жители дома спускались в бомбоубежище. К ночи бомбежки прекращались, и люди возвращались в квартиры. Мы, мальчишки, во время тревоги, в нарушение всех запретов, лезли на чердак, и, сидя, у слухового окна смотрели на ярко освещенное небо, покрытое вспышками зенитных снарядов, и обшаривающими небо лучами прожекторов. Однажды я все таки дождался острого момента, бомба упала, за два дома от нашего. Если бы я, во время взрыва, находился на скате крыши, то я был бы сметен вниз. Меня спасло то, что я сидел в это время у слухового окна, и взрывная волна меня наоборот как бы вдула меня во внутрь чердака. Там я через некоторое время пришел в сознание.
К концу сентября люди перестали ходить в бомбоубежища. Всех охватило какое то отчаяние и безразличие к бомбежкам и артиллерийским обстрелам, поскольку над городом нависала еще более страшная беда. Началось жестко сказываться сожжение Бодаевских складов, резко снижались нормы питания. Появились изнурительные никогда не прекращающиеся мысли о пище. Ничем не занятый, я болтался по городу, все видел и все слышал. Несколько раз съездил за город в сторону Ржевки, рассчитывая собрать какие-нибудь овощи на брошенных полях. Часть поездок были успешные, кое-что привозил. Кончилось тем, что в одну из поездок все добытые овощи у меня отняли, а самого побили.
Первого октября опять пошел искать школу. Таких энтузиастов оказалось немного, нам дали домашний адрес какой то учительницы, где нам поставили условие, раз в неделю каждый должен приносить полено дров. Но неделю мы не отзанимались, то тревога, то отмена занятий, затем мы сами прекратили ходить на такую учебу. Потом я читал, будто бы какая то школа проработала всю блокадную зиму, и даже перевела учеников в следующий класс. Наверное, это тот самый единственный жаворонок, который весны не делает. Я, в то время о такой школе не слышал, да и трудно представить, как это могло быть в реальности, в городе с умирающими жителями.
Прошел октябрь, проходил ноябрь, голос желудка уже заглушал все остальные голоса. В бомбоубежище никто не ходил. Наравне с бомбежками круглые сутки шли артиллерийские обстрелы. В конце ноября увидел на улице первого умирающего от голода. Шел первый осенний снег, он лежал на тротуаре с закрытыми глазами, снежинки на нем еще таяли, вокруг стояли растерявшиеся люди, из уличного громкоговорителя лилась песня-
И кто его знает, чего он моргает,
На что намекает и кто его знает.
Много десятилетий я не мог слушать эту мелодию, она мне напоминала ту, увиденную мной, первую голодную смерть. И пройдет совсем немного времени, в декабре , январе , феврале я увижу тысячи подобных эпизодов, и даже более страшных, но этот случай был первым и остался в памяти на всю, как оказалось, долгую жизнь. Весь город ожидал чего то страшного. Обычно стратостаты противовоздушной обороны перед сумерками поднимали в небо, а на утро спускали на землю. Но были дни, когда их оставляли в небе и днем. В народе говорили, это значит, что сегодня немцы собираются штурмовать город. Каждое утро, выходя на городские улицы, обнаруживал все новые и новые разбомбленные дома.
В начале декабря меня послали заплатить квартплату в инкассаторский пункт на улицу Пушкинскую, около Невского проспекта. Зашел в темное помещение, около кассира горит коптилка. Все посетители с осунувшимися и темными лицами стоят в очереди, у каждого свое горе. Стоят молча. И вдруг у одного мужчины, возникает конфликт с рядом стоящей женщиной, которая на свою беду оказалась еврейкой. Этого ей простить было нельзя, и раздался угрожающий выкрик, "вот ужо немцы скоро войдут в Ленинград они у вас жидов кишки-то повыпускают!". И вдруг эта женщина ему с радостью и гордостью отвечает – «не войдут твои немцы в Ленинград, и никуда они больше не войдут, разгромили их под Москвой». Действительно утром по радио передали сообщение о разгроме немецких армий под стенами столицы. Но официальная информация вошла только в мозги, поскольку мы были настроены на ожидание самого ужасного, выкрик же этой женщины дошел до сердца, недаром он запомнился на всю жизнь, и не только победой над немцами, но и еще чем то.
Свободное копирование
