Итак, мы остались в селе. На моей орбите было две семьи военнослужащих, женщины общительные, было у них трое детей. До войны обе работали педагогами. Поселились они вместе. Интересы наши совпадали, была, как говорят, отдушина.
Вместе мы каждый месяц отправлялись в Гурджани за деньгами по аттестату и в военторг. Каждый месяц что-нибудь нам выделяли: полкило постного масла, или пол килограмма «подушечек» для чая, или кусок мыла. Однажды получила килограмм халвы, и был праздник. Как мы ее ни растягивали, кушая по кусочку к чаю, все же она кончилась.
Ходу было в Гурджан восемь километров. Приходилось оставлять детей одних, и это было хуже всего. Пешком туда и обратно шестнадцать километров ходить тоже было не сладко. Пока я имела соседей, дети оставались с ними, а я уходила в колхоз работать за счет будущих трудодней, за которые так никто ничего и не получил.
С дровами тоже были трудности. Я их добывала разными способами: тайком выдергивала из забора или собирала палки на виноградниках. Лес был очень далеко, два часа ходу туда и обратно.
Приносила вязанку, которую тут же сжигали, пока варила в чайнике суп-затирку. Чайник нас выручал все пять лет; в нем и обед, в нем и кипяток. Другой посуды достать было невозможно.
Старались топить попозднее, чтобы было теплее спать. Утром вставать было очень трудно, зубы стучали от холода. Дверь из комнаты открывалась прямо на улицу, и нагреть помещение было невозможно, все сразу выветривалось. Зима в Грузии сравнительно теплая, но сырость и грязь одолевали и пронизывали до костей.
Запомнилось именно это время года, и я не помню, чтобы страдала от жары, хотя Грузия и теплая страна.