3 марта.
Вчера рассердился на заметку о праздновании 20-летия газеты. В заметке названы подарки, поднесенные мне, а ни слова нет о том, что я дал 5000 руб. в кассу наборщиков и 10 000 руб. в кассу сотрудников. К тому же заметка явилась на другой день. Никто не удосужился написать несколько строк. На обеде тронула меня речь Андриевского, который признал во мне писательский талант и сказал, что придет время, когда меня будут «изучать». Это черезчур. Я написал ему письмо, когда пришел домой, благодарил его. М. Г. Черняев сказал два слова о том, чем он обязан «Новому Времени», а я тут тоже сказал чем «Новое Время» ему обязано, то-есть тем, что он заимствовал у нас план командования сербскими войсками… поехал в Сербию, проникся сочувствием к «угнетенным братьям».
Когда 12 февраля я был у Толстого, он говорил, что Казнаков был глуп. — «Вы были с ним знакомы»? — спросил он. — «Нет, я познакомился с ним у Богдановича, но он сразу ушел и мы не сказали друг другу и пяти слов». — «Он произвел на меня впечатление крайне неважное», — добавил Толстой.
Кайгородов говорил, что вел. кн. Константин Константинович заинтересовался двумя приложениями к «Нов. Времени» и вызывается сказать о них государю. Я говорил, что приложения но настолько ценны. В 1888 году я подавал прошение графу Е. М. Игнатьеву и министру Д. А. Толстому о том, чтобы испросили высочайшего соизволения на счет приложений. Но министр не довел моего прошения до государя. Два раза возил меня Игнатьев в главное управление и сказал, что на столе у него лежала книга «Правда о России» Стэда, который был у меня и которому я рассказывал о приложениях. Он взял мой рассказ и поместил в своей книге. Книга Стэда была в руках у министра, отмеченная бумажками, которые высовывались из нее, и я подумал, что Толстой, прочитав это, не довел до сведения государя моего прошения.