По вечерам в нашем общежитии Спектор организовал для фельдшеров лекции и занятия по всем видам медицинской практики, что было крайне интересно и необходимо, особенно для меня. Практически я знал и умел многое, теоретически знал мало. Моя инвалидность никого не интересовала, я о ней помалкивал, но этот козырь всегда был при мне, достаточно поднять личное дело и… «посмотреть на кончик носа… на пальчик… на ушко» – и не увидеть двух пальцев перед самым носом.
Время шло медленно, но неумолимо. Впереди еще было много. Срок тянется ну дно и бесконечно, безнадежно и уныло, пока не перевалит за половину. Под горку легче, а пока счет ведешь годами. Удручали два письма в год. Раньше, бывало, в письмах выскажешь любимой всю тоску свою и печаль, всю силу любви, и становилось легче в беспросветной мгле полярной ночи, где все так же и днем, и ночью, средь звезд и Млечного Пути, бродит смертельно-бледное сияние, то пропадая, то возникая вновь, напоминая предсмертную агонию, в которой жизнь борется со смертью.
Находясь в особорежимном, мы все понимали: жизнь наша может оборваться в любой момент, и все зависит от злой воли ОДНОГО! А этому одному в день его семидесятилетия провозглашали по соборам и храмам: «Благоденствие и мирное житие на многая лета, многая лета, многая лета!!!»
На трибуне Большого билась в истерике неистовая Ибаррури, брызжа слюной, не находя слов восторга, что живет она под лучами «ЕГО солнца», освещающего мир и все человечество радостью бытия! Ее бы сюда!
На посылке человек-номер мог только расписаться на штемпеле специальной открытки, которая извещала отправителя о ее получении адресатом. Кроме Варюшкиных посылок, на которые она скребла денежки, собирая их по копейке, я получал не так часто посылки от тети Кати из Самарканда (всегда с сухофруктами) и из Мурома от тети Маруси с луком, чесноком и разной снедью, иногда с барахлом и теплыми носками. Я использовал право расписаться на штемпеле, а открытку посылал Варюшке, чтобы дать лишний раз сигнал, что я жив. Иногда я использовал право на письмо покойничка, умершего и не написавшего свое первое или второе. Часто эту возможность приходилось уступать кому-нибудь, остро нуждающемуся.