Итак, откуда бы я ни прибегал домой, я летел туда с радостью и сразу окунался в иной мир, в другое измерение, в котором перед киотом горела лампада. Милая, всегда приветливая и добрая Ольга Петровна сидела в своем кресле или, облокотившись на подоконник, глядела на кипящий город внизу. Со стен смотрели на нас во весь рост идущие от Креста Иоанн Богослов с Божией Матерью, по слову Его – Се мати твоя (Ин. 19:27), в массивной золотой раме. Голова Спасителя в терновом венце, Его скорбный и всепрощающий лик призывает к кротости и любви. Большой красного дерева письменный стол с зеленым сукном и огромной настольной лампой на нем в виде фарфоровой вазы с бронзовыми ручками и росписью по фарфору, с большим красным абажуром, разливающим свой мягкий, теплый свет по всей большой комнате, переливающейся в изразцах кафельной печи, жарко горящей. Книги по стенам, книги на письменном столе, в порядке стоящие и лежащие. Большой обеденный стол под скатертью и с резными ореховыми стульями вокруг него. Абажур над ним, еще не зажженный. Киот, полный сверкающими ризами икон, освещенных лампадой. Под киотом, за двумя дверками красного дерева, в кожаных переплетах с тиснениями на них большие массивные Триоди, Октоихи и Осмогласники, Часослов и молитвенники. Все дышит покоем и несказанным миром.
Вот послышался скрип деревянных ступенек винтовой лестницы, ведущей к нам в мезонин из общей квартиры. По ним не спеша, немножко грузно поднимается Коленька. Вот он входит в дверь, в руках у него какие-то свертки, пакетики и всегда набитый до отказа портфель. Я иду на помощь.
– А… Ты уже дома? Мамочка, как ты себя чувствуешь? – Он целует ее и весело объявляет: – Мамочка, а у нас сегодня бомонд!
– Кто-кто? – не расслышав, переспрашивает Ольга Петровна.
– БОМОНД.
– Да я слышала, что бомонд, а кто?
– Маргарита Анатольевна и Валентина Тимофеевна.
Мамочка улыбается от удовольствия, мелкими шажками, придерживаясь за стулья, идет к столу. Коленька зажигает лампу над ним, и мы вместе, а я еще с любопытством сую нос во все пакеты и пакетики.
– Ты уже всюду запустил свои глазенапы? Давай-ка тарелки и укладывай!
О! Какой окорочок! О! Рокфор! Белужка! И… языковая колбаса! Трюфеля! Пир горой!
– А ты возьми из портфеля бутылочку мадеры!
– Вот это да!
– Ты не давай Алеше мадеры, ему еще рано.
Коленька посмотрел на меня и, увидев мои глаза «страдающей газели» – как он окрестил мой взгляд, полный скорби, когда от безнадежной любви, теперь от мадеры, запретного плода, – вынес решение:
– Мамочка, одну рюмочку, ради бомонда!
Ольга Петровна хочет что-то возразить.
– Да ты посмотри на его глазенапы.
Я с еще большим призывом к милосердию обращаю свой взор на Ольгу Петровну. Она, смеясь, машет рукой и говорит:
– Он прекрасный артист, и перед его скорбью я бессильна.
Ура! Рюмочка мадеры – это такая милость…
Входит тетя Саша, и в руках у нее дымящийся обед.
– Теть Саш, теть Саш, что сегодня на обед?
– Ся-сись-ки!
Свободное копирование
