Когда Джеззар-паша умер, бывший его чубукчи Мехмет отправился в Константинополь, дал там кому следовало солидные взятки не только наличными, но и векселями -- и сел на трон своего благодетеля. Прибыв в Акру, уже как паша, он смотрел таким оборвышем, что ему было неловко въехать в город. Он не счел нисколько неприличным попросить у своего лакея сюртук, который был немного лучше и пригляднее барского -- и в этом лакейском сюртуке жители Акры увидели впервые своего нового повелителя. А каких-нибудь лет через десяток акрский паша Мехмет сделался великим визирем, нося название Мехмет-Кубруски-паша.
И давно ли все это было! Лет 20 назад. Что же за мудрость, если Турция управляется неслыханно дурно, если она давно получила прозвище "больного человека", если она теряет поминутно область за областью, если Европа не хочет знать об ее существовании.
Али-паши, Фуад-паши, Дауд-паши... это неслыханно редкие исключения, турки, не то черкесы, воспитанные в Париже. Они имеют кое-какой европейский лоск, они ездят в первом классе, они опрятны. А если бы вы посмотрели, каким полотенцем обтирает свои руки любой паша на востоке: дамасский, бейрутский, иерусалимский, умывши их в чудеснейшем фонтане, который падает в еще более чудесный мраморный резервуар! Еслибы вы заглянули под военный вицмундир паши, похожий на казакин, всегда сверху донизу застегнутый, но... лучше не заглядывайте!...
Знаменитый Абдел-Кадер, французский пленник, имевший в Дамаске большой комфортабельный дворец и получавший от французского правительства сперва 70,000, а потом (с 1860 до конца жизни, т. е. до 1882) 100,000 франков ежегодного содержания, принимал меня не раз в голубом истасканном халате и в этом же халате отправился с визитом к нашему чрезвычайному комиссару Е. П. Новикову (впоследствии венскому и константинопольскому послу) -- и не знал, что он одет грязно, как последний дамасский торговец. Я видел его в отрепанных туфлях на босую ногу. Иногда туфли его беспокоили и он их сбрасывал и сидел, и ходил по комнате босиком. Полотенце его, висевшее у вечно бьющего фонтана, было ужасно... Я удостоился видеть даже его жен: это были простые рыночные бабы, нарумяненные, набеленные, насурмленные. Ни в одной из них не было и напоминания о красоте, а ручищи и ножищи совершенно напоминали руки и ноги мещанок и крестьянок нашего захолустья. Вспомним еще, что эти бабы спят в чем ходят, нисколько не раздеваясь, иногда в сорокоградусной жарище... Так спит весь восток от нашего Крыма до Мерва и Туркестана, от Константинополя до Судана -- и дальше. Я имел случай в этом не раз убедиться собственными глазами. "Была грязь в самой глубокой древности, и теперь грязь -- и едва ли ее когда-нибудь отмоют!" говорил Грановский.
Свободное копирование
