Между, последними гостями Ростопчиной, когда habitués поотшатнулись, были артисты сцены, между прочими, Щепкин, Самарин, который, потом играл с нею в театре Пановой, на Собачьей площадке, пьесу ее сочинения "Домашнее укорение" (1853), он -- графа, она -- графиню. Мелькал иногда массивный старик, помнивший бог знает какие времена, Филипп Филиппович Вигель, почему-то нелюбимый москвичами. Наконец, его почти выгнали из Москвы. Н. Ф. Павлов написал о нем тогда такие строки:
Ах, Филипп Филиппыч Вигель!
Тяжела судьба твоя:
По-немецки ты Schweinwigel (*)
А по-русски ты -- свинья!
* * *
Счастлив дом, а с ним и флигель,
В коих, свинства не любя,
Ах, Филипп Филиппыч Вигель,
В шею выгнали тебя!
* * *
В Петербурге, в Керчи, в Риге ль
Нет нигде тебе житья:
Ах, Филипп Филиппыч Вигель,
Тяжела судьба твоя!
(* Свинья-Вигель (нем.).)
Иные (ошибочно) говорили, что это стихи Соболевского.
Вигель любил смертельно читать свои записки -- навязался с ними к Ростопчиной. Записки эти были, может быть, любопытнее всего, что читалось когда-либо у Ростопчиной и ею, и ее гостями, но неприятная личность автора и отчасти старые приемы чтения сообщали прекрасному материалу какую-то бесцветность, отсутствие интереса. Никто не хотел скучать,-- а скучали... Великое дело -- личность автора и его реноме. Нелюбимые, непопулярные не должны читать публично. Из петербургских ее гостей помню: Тургенева, Григоровича, Самойлова, Маркова; из иноземных Фанни Эльснер, Виардо, Рашель, Шульгофа, Марио. Последнего графиня считала образцом мужской красоты.
Свободное копирование
