16 сентября 1949 года. Прошло много дней, и еще больше перемен в моей жизни. Мне попались на глаза эти листки. Все это мое состояние, это крещендо закончилось катастрофически—на десятый день, как я бросила выражать свои мысли письменно, я повесилась. В состоянии полного беспамятства.
Совершенно не помню вот эти десять дней, только в глубине сознания кроется мысль, что было что-то ужасное. Помню только отчетливо, что мысль о смерти вовсе меня не преследовала в эти 10 дней. А помню вот только этот последний, десятый день 21 июля.
Осталась у меня тогда последняя надежда пойти в МВД СССР. Вот я и отправилась утром. Вышла из дома, а чулки у меня порванные, и я подумала: «Это плохо. Что-то со мной случится». Там я толку не добилась, а майор Зубов послал меня за Москву-реку. Там я тоже расплакалась и вернулась опять на Кузнецкий мост к Зубову. Он, казалось, принял во мне участие, стал куда-то звонить, а я все сидела и не уходила. Наконец он выпроводил меня. Потом помню, что зашла домой к Ю.М., но его не было дома. (А теперь я не могу вспомнить, кто это Ю.М.?) Я решила, что это конец. Купила хлеба. В метро я на каждой станции примерялась, как лучше броситься под поезд, но народу было очень много — мне могли помешать, я боялась этого. На последней станции «Комсомольская» мне стало страшно, я села на скамейку, наверху, там где колонны, и от усталости и нервного напряжения расплакалась. Помню, что на вокзале часы показывали 3.45. Я села в поезд и поехала домой, в Щелково. Помню также, что пришла домой, и часы показывали 20 минут пятого. В пять часов с работы приходила мама, но я об этом не подумала.
Дальше полный провал в памяти.
Очнулась я больнице. Прошло двое суток. Около моей кровати, стоящей в коридоре, сидела мама. Я не могла пошевелиться и сразу подумала, что у меня скарлатина, хотя болела этой болезнью в детстве. Очень болела шея и горло. «Вот Всеволод будет смеяться, когда узнает, что у меня скарлатина — детская болезнь на старости лет». Я попросила у мамы зеркало, но она почему-то не дала. Подошел врач, и я сразу сказала ему, что у меня скарлатина — так была уверена. А еще через день мама сказала мне, что я повесилась, и в зеркале я увидела шрам на шее — странгуляционную борозду от веревки и кровавые без белков глаза, да темно-синие лицо и грудь. Поворачиваться я не могла. Вот прошло уже три месяца, а я все еще больна, хотя кризис миновал, но болит все тело, как будто били, и шея, и горло.
После того как неделю я пролежала в больнице, меня должны были поместить в психиатрическую больницу, но мне отказали в месте, все по той же причине — мой паспорт не прописан нигде.
Бедная мама предприняла самые решительные меры, и это было очень трудно, так как в ту комнату, где я повесилась, мне не рекомендовали приходить... Мама бросила работу и, по совету домработницы одной из моих подруг, увезла меня в Калугу, где можно жить таким, как я. «Там полно таких», — сказала домработница.
К моменту выхода из больницы мама где-то достала мне темные очки (тогда еще никто их не носил, только слепые), и я с тех пор и еще очень долго ходила в этих темных очках и с завязанным горлом. Вместо глаз у меня были два кровавых комка в глазницах, шея вся замотана шарфом.
Мы быстро собрали свои вещички, их оказалось два небольших чемодана из искусственной кожи да небольшой узелок на манер портпледа, перевязанный ремнями, — и отправились в Калугу.
Свободное копирование
