В феврале 1919 года Александр Васильевич Колчак вновь побывал в Перми и Екатеринбурге для того, чтобы обсудить и подготовить весеннее наступление. В честь приезда Верховного правителя в Перми в Дворянском собрании был дан бал. На этом балу и познакомились мои родители.
Моя мать, Янина Владиславовна Сычевская, восемнадцатилетняя студентка медицинского факультета, была вывезена вместе со своей семьей из Петрограда, спасаясь от голода. Она была помолвлена с «весьма положительным человеком», имела красивые глаза, безупречную фигуру и неувядающее чувство юмора, пронесенное через всю жизнь.
Не успела она и десяти шагов пройти по залу, как перед ней вырос высокий стройный офицер и, занося руку на талию, пригласил ее на вальс.
Весь вечер они не расставались. Он так увлек ее остроумием и нежно-ласковыми обещаниями, что к концу бала она потеряла голову. Это был мой отец, Георгий Трифонович Остренко. Перед мазуркой он взял ее руку, повернул ладонью кверху и предсказал ей, что она будет... его женой. Как потом выяснилось, он действительно умел гадать по руке — жил в Китае, на Тибете и там выучился.
Как прошли следующие пять дней после бала, мама не помнила, в голове стоял какой-то туман. Она любила рассказывать, как на шестой день в пять часов утра, когда все кругом спало, к окну ее комнаты в бельэтаже подкатили сани с меховой полостью. Из них выскочил мой отец с меховым тулупом в руках. Мама открыла распечатанное заранее окно и выпрыгнула в снег в одних туфельках навстречу своей судьбе, держа в руке узелок с платьями. Лошади быстро домчали их до ближайшей церкви, где уже все было приготовлено, и батюшка и папины друзья-офицеры ожидали их.
Мама не пользовалась косметикой, но на другое утро после венчания, проснувшись рано, решила подправить карандашом свои и без того безупречные брови. Каково же было удивление молодого супруга, когда утром он увидел жену с... фиолетовыми бровями! Оказалось, что в спешке был взят химический карандаш.
Молодую пару жизнь не баловала с первых дней. Вскоре началось отступление армии Колчака. Ночевали в избах на полу, спали на единственном одеяле, укрывались шинелью. Каких только злоключений не происходило с ними — тут и погони, и бегства полуодетыми прямо из бани, порою верхом на лошадях, рысью в снежную пургу, иногда в санях в пятидесятиградусный мороз.
Мой отец хорошо знал Колчака. Познакомился с ним еще в Харбине, когда приезжал туда из Европы, где учился. Они даже переписывались, несмотря на разницу в возрасте. Отец восхищался его образованностью, светлым умом и благородством. После Иркутска, тяжело пережив его гибель, мои родители продолжали путь до Читы, с тем чтобы переправиться в Монголию. Но для переправы через Гоби необходимо было иметь двух верблюдов. Денег хватало только на покупку одного. А главное, как говорил отец, не было моральных сил и уверенности в том, что нужно покидать Россию.
Положение моего отца было ужасающим: впереди — ответственность за жену и полное отвращение к факту бегства. Крах армии Колчака, ужас перед большевистской Россией, которую он совсем не знал, а что знал, то все было плохо.
Проницательный ум подсказал ему, что бывшему офицеру армии Колчака с заграничным дипломом и происхождением, которое в те времена (да и еще несколько десятков лет) необходимо было скрывать, сильно бы осложнило жизнь молодой семьи, а может быть, и уничтожило ее.
Показаться в столицах было невозможно — там шли аресты и ссылки. Для проживания мои родители выбрали сперва Челябинск, потом Пермь и, наконец, Свердловск.
По дороге из Сибири на Урал, где-то под Минусинском, в курной избе на соломе родилась я. Это было начало 1921 года.
