Начиная описывать этот период моей жизни, я чувствую, что он будет очень обширным. На фронте каждый день был заполнен событиями, которые остались яркими в моей памяти до сегодняшнего дня, несмотря на то, что с того времени прошло более 60 лет. На войне эмоциональное состояние организма притупляется и стресс, как реакция организма на самосохранение, уже не появляется. С другой стороны эти четыре года – были временем, полного одиночества и душевной пустоты. Я ничего не знал о судьбе моих родителей, сестры и лучших друзей и подруг, и не мог себе представить, что будет со мной, если даже выйду живым из этого кошмара, который называется война.
Когда Красная Армия вошла на территорию Бессарабии (июнь 1940 г.) мне было 23 года и я практически не знал русский язык, так как среднее и высшее образование получил в Королевской Румынии. По правде сказать, я еще плохо ориентировался в событиях, которые происходили в СССР, чьими гражданами мы неожиданно стали в течение одной ночи. Через год началась война. В первые дни войны я находился в Кишиневе. Атмосфера тогда в городе была очень тревожная. По радио непрерывно напоминали о светомаскировке. 22-го июня немецкие самолеты, которые возвращались после бомбардировки Севастополя, сбросили бомбу на радиостанцию, которая находилась между улицами Кузнечной и Садовой, где сейчас находится здание Кишиневского Университета. Ночью снова бомбили город. Бомбы упали на электростанцию и находящиеся рядом жилые дома. В городе было много осведомителей, которые ракетницами указывали ночью цели для бомбардировок. Через несколько дней я вернулся к родителям в Оргеев. По видимому, из интересов безопасности - нас, бессарабцев, которые прожили только один год при советской власти, в армию не призывали.
Не помню точно как, но нам сообщили, что всем молодым ребятам надо собраться в военкомате. Туда пришло около ста человек, только евреи. Из молдаван никто не пришел. Им ничего не угрожало. Под командованием старшины, без обеспечения питания и обмундирования, начали двигаться на восток. Куда, никто не знал, даже наш старшина. Дошли до райцентра Криуляны, и ночью через мост бегом перешли на ту сторону Днестра. Все делалось очень быстро, бегом, чтобы как можно больше людей смогло перебраться через мост, через Днестр. Питались как могли. Ночевали в колхозных клубах, где наш старшина добивался, чтобы нам давали хлеб и кое-какие продукты. Так мы дошли до Александровки, районного центра Одесской области. Здесь наш старшина исчез, и мы все разошлись кто куда. На базарной площади огромное количество эвакуированных на повозках, телегах. Вдруг я встречаю моих родителей и сестру на двухконной повозке, куда они погрузили продукты питания, что были у них дома. Я присоединился к ним. Остальные из моей команды в товарных вагонах продолжили путь на восток и вскоре оказались в глубоком тылу. Это я узнал уже после войны. Мы с родителями тоже двинулись на восток, но на переправе через реку Южный Буг стоял заградительный отряд и меня забрали. Отец им говорит, что мы из Бессарабии, и меня в армию не призывали. Ответ был: мы ничего не знаем.
Попрощался с родителями и с этого момента потерял с ними связь. А они закончили свой путь эвакуации в Киргизии, о чем я узнал уже после войны.
На один из своих бесчисленных запросов они получили ответ, что я пропал без вести на фронте в декабре 1941. Они горько оплакивали потерю любимого сына, а я в это время в качестве рядового сапера прошагал через весь юг Украины, Северный Кавказ, а потом назад до Сталинграда. Потом была Белоруссия, Польша, Восточная Пруссия и последняя точка Кенигсберг (Калининград).
Если я остался жив и почти невредим (если не считать 15 дней пребывания в военном госпитале в Ростове с обмороженными пальцами ног) – это не только потому, что сапер может ошибиться только один раз, а больше всего благодаря богу, который в самых казалось безвыходных ситуациях посылал мне спасательный круг.
А сейчас все по-порядку. Перейду к событиям, которые происходили более 60 лет тому назад, и которые, благодаря тому же богу, сохранились свежими в моей памяти.
