Красная Армия продвигалась вперед. Наша бригада под командованием полковника Федорова и комиссара Кизи самостоятельно освободила Рафаловку и несколько населенных пунктов на линии железной дороги Сарны — Ковель.
В результате активных действий партизанских отрядов в тылу немецких войск линия фронта была разорвана. Немцы избегали встреч с партизанами и концентрировались в населенных пунктах вдоль железных дорог. Советские войска уже заняли ряд пунктов за Сарнами, расположенных намного западнее Ровно, а в это же время велись еще бои восточнее Ровно. Здолбуново, Дубно были еще в руках немцев. В их руках были еще железнодорожные линии Ровно — Луцк и Ровно — Ковель.
На нашем фронте действовали войсковые соединения под командованием генерала Ватутина, освободившие Киев и ведшие бои за освобождение Украины. Впоследствии в боях между Корецом и Гощей генерал Ватутин был убит бандеровцами.
Мы получили приказ штаба генерала Ватутина выйти в Цуманские леса и освободить железнодорожные станции и населенные пункты вокруг Клевани — Цумани, а затем вместе с советскими частями наступать на Ровно.
В предвечернее время, когда мороз крепчал и разыгралась снежная метель, засыпая дороги, наши караваны двинулись в путь. Мы знали, что нам предстоит выполнить трудное задание — вести бои с регулярными немецкими фронтовыми частями и к тому же на передовой линии фронта.
Наш маршрут был таков: Владимирец — Рафаловка, а затем Цуманские леса.
Во Владимирец мы вошли ночью. Увиденная здесь картина потрясла меня. До сих пор это впечатление не стерлось в памяти.
Длинная улица тянется к базару. Два ряда новых домов по обеим сторонам улицы. Видимо, евреи построили эти дома незадолго до начала войны. Дома стоят заколоченные, но ни один из них не разрушен. Лавки также стоят закрытые без малейшего повреждения.
Партизаны стали открывать дома, заходить туда. Все домашние вещи, кухонная утварь, одежда в шкафах — все было не тронуто и выглядело так, как евреи это оставили, когда их гнали в гетто и к траншеям смерти. В домах я видел детские игрушки, еврейские учебники, пальтишки, ботиночки…
Это была поистине страшная картина, подобного я не встречал ни в одном из разрушенных местечек.
Когда я вошел в один из этих еврейских домов, мне показалось, что я слышу шаги и из могил выходят евреи со своими женами и детьми, возвращаясь в свои дома. Все стояло на своих местах, как бы подготовленное для их встречи, как будто ничего не произошло. Не было ни резни, ни тотальных «акций». Дрожь насквозь меня пронизала, проникла во все уголки моего тела, сердце сжалось, как будто схваченное обручами. Руки и ноги онемели, и отвоеванная собственная жизнь казалась никчемной.
Я долго не мог находиться в еврейских домах Владимирца. Партизаны стали шнырять по шкафам, выносить на повозки одежду, даже мелочи. Я в глубине души осуждал это. Но даже Бескромный, официальный редактор газеты, и тот прихватил кое-что.
Мы стояли здесь на пороге свободы, и она показалась мне очень бледной, мало значащей. Уже тогда стали у меня обнажаться душевные раны. Мне не мила стала отвоеванная жизнь. Предстоящие бои с немцами меня совершенно не пугали. Мне даже хотелось погибнуть.
Мы ехали всю ночь. Мороз трещал. В своих заснеженных кожухах и папахах мы выглядели, как снежные бабы, двигающиеся между деревьями, и каждое наше слово так странно отдавалось, точно отзвук шагов по мерзлому снегу.
Свободное копирование
