В начале 60-х гг. Могилев был одним из наиболее затхлых, мертвых губернских городов России. Здесь не было и тени того оживления, которое замечалось в то время в столицах. Но все же, по сравнению со Шкловом, в Могилеве среди евреев были уже некоторые зачатки культурной жизни.
В массе могилевских евреев еще прочно господствовали старые бытовые и религиозные традиции. Но веяние нового духа, который еле-еле заметен был даже в Шклове, сказывалось здесь более явственно и не ограничивалось отступлениями от старинного покроя одежды. Сюда проникали уже – правда, в весьма слабой мере – настроения, связанные с тем просветительным движением, которое началось, незадолго до того, среди евреев в таких провинциальных центрах, как Вильна, Одесса, Киев, и выражалось в распространении интереса к светской еврейской литературе, к наукам, не входящим в систему традиционного религиозного образования, к общероссийской и немецкой культуре. В Могилеве представителями этого настроения были евреи, которых судьба забросила сюда из Польши и Прибалтики. Выделялись в этом отношении две семьи: Горнштейна, переселившегося в Могилев из Остзейского края, и еще другого еврея Левенталя – учителя, родом из Польши. Обе семьи давно уже отдали своих детей в гимназию, – но остальным могилевским евреям этот шаг казался слишком смелым и даже неблагочестивым, так что долгое время никто не решался последовать их примеру. Из туземных евреев я оказался первым вступившим в гимназию.
К числу передовых евреев принадлежал и Мандельштам (также из Прибалтийского края), занимавший должность «ученого еврея» при Могилевском губернаторе.
Была еще одна семья, которая как бы связывала местных евреев с западной культурой: один местный богач выдал свою дочь за сына немецкого раввина. Молодой зять жил в Могилеве у тестя.
