С Лермонтовым я познакомился рано. Одиннадцати - двенадцати лет я знал наизусть большие куски из "Хаджи-Абрека", "Измаил-Бея" и "Мцыри". В "Хаджи-Абреке" очень дивила меня несообразительность людская. Хаджи-Абрек, чтоб отомстить Бей-Булату за своего брата, убил возлюбленную Бей-Булата, Лейлу, и сам ускакал в горы. Через год в горах нашли два окровавленные трупа, крепко сцепившиеся друг с другом и уже разложившиеся.
Одежда их была богата,
Башлык их шапки покрывал;
В одном узнали Бей-Булата,
Никто другого не узнал.
А я вот узнал. Сразу, без малейшего труда узнал: второй был Хаджи-Абрек. А как же там никто не догадался?!!
Знал я наизусть и "Бородино". Одну из строф читал так:
Мы долго молча отступали.
Досадно было, боя ждали.
Ворчали старики:
"Что ж мы? На зимние квартиры?
Не смеют что ли командиры
Чужие изорвать мундиры?
О, русские штыки!"
Соображая теперь, думаю, что больше в этом виноват был Лермонтов, а не я. Какая натянутая, вычурная острота. Совершенно немыслимая в устах старых солдат: "Не смеют что ли командиры чужие изорвать мундиры о русские штыки?"
Свободное копирование
