Лето 1935 года в моей жизни - 1

Наконец был окончен техникум, и наступило лето 1935 года, ока­завшееся, в сущности, решающим для всей моей дальнейшей жизни — и профессиональной и личной.

Я сдала документы на истфак университета и продолжала готовить­ся к вступительным экзаменам. Конкурс предстоял большой, потому что это был только второй набор на факультет после длительного перерыва, а в прессе и в руководящих высказываниях уже вовсю пропагандиро­валась патриотическая идея воскрешения отечественной истории. Объ­явили конкурс на учебник, возобновили преподавание истории в школе. Одним словом, специалисты понадобились. Признание необходимости исторического образования получило общественную поддержку.

В отличие от более поздних, в том числе от нынешних экзаменов на гуманитарные факультеты, тогда экзаменовали по всем предметам школьного курса, а не только по гуманитарному циклу. Это давало мне преимущество — техникум обеспечил лучшую подготовку по математи­ке, физике и химии по сравнению с ребятами, составившими тогда пер­вый выпуск десятилетней школы, и теми, кто окончил так называемый рабфак. Но школьники зато целых три года после семилетки занимались литературой и историей. А я ничего этого в глаза не видела. Поэтому два летних месяца занималась изо всех сил (экзамены предстояли с 1 авгу­ста) — разумеется, о репетиторах тогда и не слыхивали.

Мои родители сняли в то лето дачу в Малаховке: большой двух­этажный дом, где вместе с нами жил Даня с Ольгой и новорожденным Шуркой. Там, на верхнем балконе, я и просидела лето, обложившись книжками. Экзамены сошли благополучно, хотя и не блистательно. По­этому, пока не вывесили списки принятых, полной уверенности в успе­хе не было. Наконец я с радостью увидела в списке поступивших свою фамилию и фамилию Алены Бажановой, с которой познакомилась на экзаменах и которая стала потом самым близким моим другом на всю ее, к сожалению, недолгую жизнь.

До начала занятий оставалось дней десять, и я уже предвкушала совершенно расслабленный отдых на траве с книжкой и яблоками. Но судьба приготовила мне неожиданный подарок. Буквально на следую­щий день, когда я, выспавшись наконец всласть, часов до 12, допивала на террасе кофе, приглядывая одновременно за коляской, где в тени де­ревьев спал Шурка (а Ольга вдали развешивала пеленки), на дорожке, ведущей от калитки к дому, показались две знакомые фигуры - Лева и Павлик! Оба они к этому времени учились уже в Одесском универси­тете: Лева на историческом, Павлик на физическом факультете. Болта­лись, болтались без дела на каникулах, и вдруг их осенила светлая мысль смотаться на оставшееся время в Москву.

Разумеется, вместо отдыха на траве эти августовские дни преврати­лись в сплошной праздник и гулянье: музеи, театры, загородные поезд­ки, чуть ли не ночные посиделки на даче. И когда они уехали, наступила ничем не восполняемая пустота. Между мною и Павликом, в сущности, ничего еще не произошло и ничего еще не было облечено в слова, но мы оба понимали, что нечто случилось. Потом мы написали об этом друг другу и уже воспринимали себя как некое единство.

Я часто задумывалась впоследствии над ролью случая, определяю­щего, кажется, всю нашу жизнь.

Не вздумай Лева и Павлик прошвырнуться в Москву, я наверняка вышла бы замуж за совсем другого человека — так много новых и интересных друзей образовалось у меня уже на первом курсе в университете. Более того: думаю, что моим избранником стал бы не вообще кто-то, а именно Ося Розенберг, теснейшая дружба с которым связала нас уже с первых дней на истфаке. До сих пор хранится у меня подаренная им фотография с надписью: «Я вас люблю любовью брата, а может быть...» Он уже знал тогда, что я собираюсь замуж за Павлика.

Так и в Отдел рукописей Ленинки — а это счастливейшая моя уда­ча — привел меня случай. Не забеги я случайно к друзьям именно в тот вечер, когда у них в гостях был незнакомый мне человек и не обмолвись при нем, что ищу работу, — никогда бы мне не узнать, что в Отделе рукописей набирают сотрудников. В тот момент я еще отчасти надеялась, что меня возьмут переводчиком в ТАСС, где уже с месяц водили за нос. Ведь могли и взять - и пошла бы совсем другая жизнь. Боже мой, от чего зависит вся единственная наша жизнь!