В бывшей детской, большой длинной комнате с эркером, выходившим на Малую Молчановку, поселились мы. Пока мы жили в гостинице на Сретенском бульваре, обещания дать отцу квартиру оставались в силе. И вот летом 1928 года живший в этой комнате сотрудник папиного наркомата Саркисов был направлен на работу в наше торгпредство в Латвии на три года. На этот срок комнату предоставили отцу, с тем чтобы за три года найти для него постоянное жилье. Однако, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Комната осталась нашей навсегда, так как Саркисов уже через год отказался от советского гражданства и стал, как это тогда называлось, невозвращенцем. Нравы были еще мягкие — во всяком случае брату невозвращенца, по присланной км доверенности, разрешили забрать мебель и оставленные Саркисовым вещи.
Вселение наше квартиру встревожило. Ходили слухи, что на место беспартийного скромного Саркисова приедет какой-то более важный чиновник-партиец. Боялись, главным образом, «бывшие» — Зорины (сам Н.Д. был тогда еще в ссылке), Шишкины (с их дворянским происхождением). Вот поэтому-то Мария Васильевна с ходу бросилась завоевывать доверие моих родителей. А оказалось, что страхи напрасны: чиновник был еще более скромный и тоже беспартийный, но приятельские отношения уже завязались.
Так мы и жили в этой комнате — сперва вчетвером, потом, когда Даня женился в 1931 году и переехал к жене, втроем; еще через пять лет, когда я вышла замуж, снова вчетвером; еще позже, с сыном Юрой, впятером.
В последней комнате по нашей стороне коридора жила немецкая семья Игнатиусов. Трудно понять, как в маленькой комнате умещалось пять человек: глава семьи, бывшая учительница немецкой Annenschule Паулина Карловна, ее дочь с мужем и сыном Рудиком, ее сын Витька, долго болтавшийся без дела, мечтая о творческой карьере, и в конце концов ставший артистом Театра Революции. После долгих переживаний и неверия в себя он наконец получил эпизодическую роль в «Ромео и Джульетте», которую тогда репетировали в театре, но, кажется, не успели поставить перед войной. Готовясь к репетициям, Витя расхаживал по коридору и оглашал квартиру густым басом, восклицая:
Куда девался тот, кто убил Меркуцио? Тибальд-убийца убежал куда?
Очевидно, его роль этими словами исчерпывалась, и все жители квартиры знали их наизусть.
Судьба этой семьи была так же печальна, как всех советских немцев. В первые же дни войны (с завидной в таких случаях оперативностью власти!) их в 24 часа выслали в Караганду, и больше мы ничего о них не слышали. Уже после войны Витя как-то появился у нас в квартире и рассказал, что Паулина Карловна и ее дочь умерли в ссылке, зять был арестован и сгинул в лагерях, а Рудика убило деревом на лесоповале. Уцелел только Витя, но въезд в Москву был ему запрещен, и он смог приехать лишь на несколько дней для получения каких-то справок.
Когда в июле 1941 года мы уезжали в эвакуацию, комната Игнатиусов уже опустела и ее запечатали. Но, вернувшись через два года, я обнаружила, что там живет молодая женщина с мальчиком — дворничиха нашего дома Женя. У нее случилась своя драма — тоже драма времени.
Свободное копирование
