В год нашего знакомства с Маэлью Исаевной исполнилось 80 лет со дня рождения И.Фейнберга. Она организовала вечер, посвященный его памяти в пушкинском литературном музее в Москве. Андрей побывал на том вечере. И вскоре - к 90-летнему юбилею со дня рождения П.Антокольского - начались наши вечера. На двух из них - в Центральном Доме работников искусств и в музее Вл. Маяковского - Маэль Исаевна выступала.
Но пришлось ей разделить с нами не только радости и успехи. Тот юбилейный год совпал с очень драматичными событиями в семье Антокольских. Думаю, тогда и начались наши подлинно доверительные отношения, наша дружба с Маэлью Исаевной.
После смерти Павла Григорьевича осталась его наследникам дача в одном из привилегированных писательских поселков под Москвой - "на Пахре", как его называли. И осталось двое внуков: очень разных и по возрасту, и образом мыслей, и стилем жизни. Может, с течением времени все и обошлось бы. Но вмешалось руководство поселка. У них свои были игры, свои интересы. И предложение Андрея "разделить дом" восприняли они как личное оскорбление, угрозу своему сытому существованию. "Наследников Антокольского в кооператив не принимать", - заявило руководство, и дачу объявили "бесхозной".
7 лет добивался Андрей своего законного права - стать хозяином в доме деда. За те годы чудесный, красивейший дом Антокольского, полный книг и музейных редкостей, был разорен и пришел в упадок. Дом, в котором при жизни Антокольского собирался весь цвет нашей поэзии, вся художественная интеллигенция страны, после смерти Павла Григорьевича семьей его внучки был превращен в притон. Там пили, кололись, спекулировали иконами... Там побывали, наверно, все подонки Москвы и Московской области.
Я рассказала все Маэли Исаевне.
- А они плохо кончат, ваши родственники, - заключила она.
Помню, я возразила:
- Плохо кончим мы!
Но пришел день, и я вспомнила ее слова. Они страшно кончили. Только это случилось позже, когда нас в России уже не было. А тогда...
Правление дачного кооператива "Советский писатель" наслаждалось, наблюдая, как пачкают память одного из ярчайших и талантливейших поэтов страны, и еще пуще сеяло рознь между наследниками. Андрей работал над литературным архивом деда, публиковал одну книгу за другой, организовывал в Москве один за другим литературные вечера памяти деда, а правление писательского поселка травило его шпаной. И если бы не милиция, следившая за домом уже непрестанно, моего мужа в тот юбилейный для Антокольского год просто убили бы.
- Бандиты! - возмутилась Маэль Исаевна.
- Кто? Родственники наши?
- Они ТАМ все бандиты, - отрезала она.
Мы начали судебный процесс, правление кооператива срывало судебные заседания.
- Кто председатель правления? - негодовала Маэль Исаевна.
- Андрей Дементьев.
- Поэт... - она только глазами сверкнула.
- Но в суд-то приходит и пакостит его заместитель.
- Кто?
- Венгров.
- Ре-ема?! Этот дурак?!
Она вздохнула, помолчала.
- Аня, Венгров - мой двоюродный брат. Но помочь я вам ничем не могу: мы - чужие друг другу люди. Последний раз он был у меня лет 10 назад. "Маэль, у тебя есть могила на Новодевичьем [3] , где похоронен твой отец. Я бы хотел и своего отца там похоронить". Я спросила: "А он хоть раз пришел на ту могилу, когда был жив?" - "Ну, там же много места! Дай мне кусок земли". Я сказала: "Могила - это не кусок земли". Больше мы не виделись.
Маэль Исаевна очень нам сочувствовала - вот и все, что она могла. Но и это немало, ибо сочувствующих были единицы. Тогда только она одна во всеуслышание сказала: "Работает над наследием Антокольского его внук, а гонорары получают трое! Да еще и выгоняют его с дачи. Под "мудрым" руководством правления кооператива. Чтобы литературного наследника из дома выгонять!.. Где это слыхано?! А другие бездельники, которые кормятся за его счет, будут в этом доме жить?!!"
Наш дачный конфликт Маэль Исаевна назвала "битвой на Пахре". Когда, намаявшись в битвах, я долго не появлялась, она звонила сама.
- Анечка, ну что у вас, расскажите.
- Ну, что у нас?.. Снова все застопорилось, и Андрюша пожаловался Белле [4].
- Правильно сделал. Правление ваше ведет себя безобразно! Неприлично! Надо чтобы их кто-то остановил. Белла знает таких людей.
Маэль Исаевна правильно предсказала тогда ход событий. Вскоре нас пригласил на встречу Аркадий Ваксберг [5] . Он-то их и остановил.
- Ну, хорошо. Дом вы разделите. А сможете ли жить в атмосфере того поселка? - спросила меня Маэль Исаевна.
- Нет, - ответила я, - и долю нашу продадим.
Больше к этой теме мы не возвращались. И только спустя годы, когда в библиотеке одного из американских университетов найду я и прочту дневники Корнея Ивановича Чуковского, нахлынут по ассоциации воспоминания... о "битве на Пахре". Вот тогда осознаю я в полную меру, сколь остро и лично воспринимала Маэль Исаевна нашу беду.
Ее дядя по отцу, Натан Венгров (Моисей Павлович), занимал крупный пост в московском Госиздате. Вот что рассказывает о нем в своих дневниках К.Чуковский: "Он продержал меня в прихожей целый час - вышел: в глаза не глядит. Врет, виляет, физиологически противный. Его снедает мучительная зависть ко мне, самое мое имя у него вызывает судорогу..." В 20-е годы он не только Чуковского, он и Маршака и других молодых поэтов травил, гнусный тот негодяй. А в 37-м выгонял из дома племянницу свою, сироту, когда она к бабушке приходила. И вырос у него сын - достойная смена отцу, - через полвека плюнувший в доброе имя поэта Антокольского и прогнавший из дома Павла Григорьевича его внука - литературного наследника и двух маленьких правнуков, моих детей.
И должно же было так случиться, чтобы мы в этом мире с Маэлью Исаевной встретились!
80-е годы ознаменовались еще одним позорным событием в писательской среде - теперь уже в дачном поселке Переделкино. Много лет родные Бориса Леонидовича Пастернака и друзья его семьи вели борьбу против Литфонда СССР за организацию на даче покойного поэта его музея. К тому времени Пастернак уже без преувеличения стал национальной гордостью, и, как мы убедились впоследствии, пожалуй, самым знаменитым после Пушкина поэтом России за ее пределами. И вот однажды, по постановлению областного суда, на дачу, где жили наследники Пастернака, приехали с милицией грузчики и рабочие Литфонда, погрузили в машины мебель, опечатали помещения и уехали, подготовив дом для следующего, назначенного писательскими властями хозяина.
Среди тех, кто способствовал открытию дома-музея в Переделкине, была и Маэль Исаевна. Только она об этом не рассказывала, предпочитала оставаться в тени, и правильно: конфликтуя с писательскими организациями, следовало быть осторожной. Еще в 1982 году, в начале баталий, один из самых активных борцов за открытие музея Пастернака - литературовед Владимир Яковлевич Барлас был насмерть сбит на улице велосипедистом. Случайно ли, нет ли?.. До сих пор никто не знает. Словом, о причастности Маэли Исаевны к музею Бориса Пастернака я узнала позже, когда он был уже открыт. И произошло это так.
Весной 1990 года приехали в Россию итальянские математики, коллеги Андрея. Предстояло показать им московские наши достопримечательности. Выяснилось, что все они хорошо знали о Пастернаке, читали роман "Доктор Живаго" и загорелись увидеть дом поэта. Мы с дочкой привезли гостей в Переделкино. Там вовсю шла работа по обустройству музея. Экспозиция в доме была почти готова. Восстановили участок - по подобию того, каким был он при Борисе Леонидовиче, созданный его руками. После экскурсии гости вышли в сад, а я задержалась, прощаясь, благодаря, и тут директор музея мне сказала: "Нам очень помогла Маэль Исаевна".
Какое же это счастье для России, что существует сегодня дом-музей Пастернака в Переделкине! Не раз видела я лица посетителей - люди оттуда уходят просветленными! И не только россияне. Профессор Римского университета Эндзо Скочителли в порыве благодарности обнял меня и по дороге к станции все пел: "Полюшко-поле..." Кажется, это все, что знал он по-русски, а говорить тогда, только приобщившись к русской литературе, русской истории, на другом языке и о других реалиях счел кощунством. Великое это дело - дом-музей Пастернака.
А вот дом Антокольского нам спасти не удалось. Нет у Павла Григорьевича музея. Не осталось даже комнатки, чтобы устроить его мемориальный рабочий кабинет. И литературный архив поэта, чтобы спасти от тянувшихся к нему грязных рук, Андрею пришлось вывезти из страны навсегда. Когда-нибудь все это отзовется России.
Вот уже 7 лет, как мы живем в США. Совсем недавно прислали нам из Москвы журнал "Новый мир" с первой и уже посмертной публикацией стихов Маэли Исаевны. Я знала, что она писала стихи. Она их посвящала покойному мужу и сыну. Но никогда не публиковала, лишь крайне редко читала друзьям. И вот они передо мной. Одно из них начинается так:
-
О нет, я не осталась жить - я с вами!
А женщина, что пьет с друзьями чай
И занята какими-то делами,
Забыта Богом, видно, невзначай.
На мир смотрю чужими я глазами:
Не наш здесь мир, где буйствует сирень.
Мучительными, страшными ночами
Я покупаю каждый страшный день...
Читаю, и меня как обожгло. "О нет, я не осталась жить..." До чего же мы бываем эгоистичны, когда нам плохо, и я - не лучше других: я ей все жаловалась... Не я ей - она мне должна была бы жаловаться. "Мучительными, страшными ночами/ Я покупаю каждый страшный день". И это в то время, когда она стольким людям помогала! Находила в себе силы, а другие - счастливые, благополучные писательские семьи - с презрением отворачивались от нас. Если бы ни поддержка Маэли Исаевны, не знаю, как бы мы с Андреем справились тогда с обрушившейся на нас бедой.
[3] На кладбище при Новодевичьем монастыре в Москве похоронены выдающиеся деятели русской и советской культуры, науки, политики.
[4] Белла Ахатовна Ахмадулина, 1937 г.р., — поэт, ученица и друг Павла Григорьевича Антокольского, член комиссии по его литератутному наследию.
[5] Аркадий Иосифович Ваксберг, 1927 г.р., — юрист, публицист; широко известен своими судебными очерками и книгами, разоблачавшими нарушение законности в правящих структурах советского общества.
