За нами остался Новочеркасск, и золотой купол Войскового собора провожал нас почти до самого Аксая. К станице части подошли к полудню. На улицах появились огромные бочки с вином. Выбивая днища, казаки цыбарками и эмалированными кувшинами черпали хмельную влагу, и скоро всем стало весело. Часто бородатые старики, хозяева винных погребов, которых тут было немало, выкатывали бочки сами и предлагали уходившему Войску Донскому:
- Ии-и-их, чадушки, пейте родимые! Винцо доброе. Чаво ж, не будем оставлять супостатам - за вами видь «ваньки» идут, все выхлюстают…
А потом вдруг, озлобившись:
- А чаво ж вы, окаянные, тут на погибель нас покидаете? На кого? Вояки… Мы вот при Скобелеве, царство ему небесное…
Но казак, набрав цыбарку вина, его уже не слушает и пьет через край игристую донскую влагу. Напившись до отказа - по самую завязку, - как говорят у нас, он сует ведро своему коню и осоловело бубнит:
- Пей! Авось веселее повезешь…
Конь, чуя что-то непривычное в ведре, крутит головой и сторожко переступает ногами.
- Ты чаво добро переводишь, станичник? - говорит подъехавший подхорунжий и берет у него цыбарку. Ведро идет по рукам. На улице весело, как в Запорожской Сечи при дележе добычи. Но чувствую: Дон, мой Дон умирает… И, повернув коня, молча я гоню его к станице Хомутовской, куда тянется вся наша веселая конница…
Свободное копирование
