Я остановил еще трех солдат. Все они ничего нового не могли сказать. Кто и как начал братание, они объяснить не могли.
Мы вернулись к землянке Костоярова. Нашли там его младшего офицера - прапорщика Клюкина, молодого, совсем мальчика, но не по годам серьезного.
- Знаете, Иннокентий Андреевич, - говорил он, когда мы уселись за кофе с пасхой и другими прелестями, - мне кажется, что братание началось стихийно. Я опросил многих солдат и унтер-офицеров. Никто ничего путного мне сказать не мог.
Клюкин сделал длинную паузу, задумчиво размешивая сахар и сгущенное молоко. Было ясно, что он хочет что-то сказать, но не решается.
После молчания, становившегося неловким, он оглянулся, осмотрел нас и медленно продолжал:
- Правда, один солдат слышал, а от кого забыл, будто кто-то из наших солдат вылез на бруствер и стал махать немцам фуражкой. Немцы не стреляли. Тогда вылезли уже несколько человек и тоже стали махать фуражками. Немцы не только не стреляли, но сами вылезли на бруствер и тоже махали своими картузами. Потом наши осмелели, прошли за проволоки. Немцы тоже. А результат известен.
- А кто этот солдат, который слышал?
- Иннокентий Андреевич! Вы мне верите?
- Что за вопрос?
- Михаила Никаноровича я тоже немного знаю. Я не могу назвать вам этого солдата: слово дал. Но поверьте мне, что тут нет ничего, как бы это сказать, криминального, что ли. В противном случае я сам этого солдата препроводил бы к вам.
Клюкина мы любили, хотя знали его мало. Этот безусый бывший студент, несомненно, был русский человек и патриот. Немецкую военщину он ненавидел до глубины души, да и нашу военную среду не очень жаловал. Мне раньше казалось, что он большой либерал, да и Кенка думал то же самое. А теперь стало ясно, что Клюкин революционер. Я, к стыду моему, знал о революции и революционерах только по романам. Живого революционера в глаза не видел. Революционеры для меня были окутаны облаками романтики. И вдруг Клюкин, мальчик, хотя и серьезный, но все же мальчик, - революционер. Я уже по-новому взглянул на него. Значит, он тоже помышлял убить царя? Н-да! Правда, наш царь не представлялся мне великим человеком. Пожалуй, даже наоборот, но все же... Дальше цареубийства мои чнания о революционерах не шли. Но Клюкин так мало походил на террориста и бомбометателя! Он очень милый, образованный и думающий мальчик, но не террорист.
- Послушайте, Клюкин! - сказал, загораясь, Костояров. - Вы дали слово, забыв, что вы офицер. А есть тут криминал или нет, давать заключение об этом едва ли предоставлено вам право. Я считаю, что вы поступили крайне неосмотрительно и даже забыли присягу. Дело начало принимать нежелательный оборот.
- Иннокентий Андреевич! Прими во внимание, что Клюкин все сообщил тебе и мне, полагая, что мы поверим ему. Согласись, что он мог ничего нам не сказать, и тогда никто не знал бы о его разговоре с солдатом. Я думаю, нам следует забыть о всем сказанном - так будет для всех нас лучше.
Мои слова только подлили масла в огонь.
- Ты, Миша, не понимаешь, что говоришь! - возмущался Кенка. - Ведь своим доверием Клюкин делает нас соучастниками его, Клюкина, проступка, недостойного офицера, проступка, нарушающего присягу, которую он приносил.
Положение осложнялось, и я не знал, как из него выпутаться.
Свободное копирование
