Когда появился настоящий военный, с твердым мужским лицом, взрослый, пахнущий табаком, тени совсем струсили, притворились добрыми, завели мирный хоровод на стенах и потолке, боль почти исчезла и я смогла выспаться.
Засыпала, просыпалась, а он все сидел и держал мою руку в своей большой и жесткой. Он заплакал, когда я тихо-тихо погладила его по щеке. А я вдруг словно вошла в его мир, не покидая свой, и начала чувствовать за двоих: за себя и за него. У меня была высокая температура, я горела, и кожа болела на всем теле, и мышцы ныли, наполненные сухим огнем, и боль в спине возвращалась толчками. А за него я ощущала, какая маленькая горячая рука легко прикасается к щеке, обдавая жаром...
Щека была колючая, как у моего папы, который сгинул где-то и не мог ко мне прийти. Нас навсегда раз делили толпы встревоженных, усталых людей, гремящие вагоны, холод, снега, тьма за окном, тьма в чужом доме, боль во сне и наяву.
И моя боль, мой страх переливались в юношу, притянутого ко мне жалостью и навсегда оставшегося в моей памяти. Может, только в ней он и живет теперь? Или, вправду, то был ангел Божий?
«У ангела колючая щека... значит, они в раю тоже бреются, — думала я, когда старушка-хозяйка объяснила мне, кто такие анделы, где они живут и как относятся к нам, людям. — Но откуда же ангел Божий узнал про меня и прилетел с гостинцами? Он надел гимнастерку, чтобы его не узнали... Это понятно. Но раз он — ангел, он найдет на фронте моего папу и расскажет ему, что я болею, тогда папа сразу приедет...»
В январе 1942 года мой отец писал своей теще, моей бабушке Жене: «Этот месяц был для меня крайне тяжел, и до сего времени я не могу войти в норму». Ему было трудно на войне, хотя он прежде много раз ездил в экспедиции, бывал и в горах, и в пустыне.
Теперь-то я могу ясно представить себе, что такое декабрь и январь с их морозами и ветрами в землянках, окопах, траншеях... Там нельзя согреться, обсохнуть. Вечно мокрая обувь, сырая шинель, под ногами — каша из земли и снега, не сгибающиеся от холода пальцы, обмороженные щеки... От постоянного холода все время — в напряжении, кажется, все внутри вымерзло: мысли, знания, мечты, все желания, кроме одного — согреться и отоспаться в тепле...
Все это я прочувствовала, когда в студенческие годы пошла в многокилометровый лыжный поход по брянским лесам, чтобы проверить себя «на выживаемость», не подумав по глупости, что могу обременить других людей. Я скрыла, что у меня был туберкулез позвоночника. Слава Богу — все обошлось...
Лыжные ботинки промокали через полчаса пути. А через два часа в них начинало хлюпать. Остановишься — мерзнешь, белье тоже становится влажным, ветер сразу прохватывает. У костра полегче, но: лицо горит от тепла, от варежек идет пар, а спину продирает мороз... Я думала, каково было в этих лесах зимой партизанам или солдатам, попавшим в окружение. Каждая лесная опушка может быть заминированной. Мягкий холмик снега, брошеная сторожка, лесная дорога, исполосованная следами полозьев и присыпанная сенной трухой,— все, может быть, таит смерть... Опасно разжечь костер, опасно съехать с горки, опасно войти в теплый деревенский дом, где пахнет разогретыми на печке полушубками...
А нам, туристам, было хорошо! Подумаешь, ботинки промокли, руки озябли, рюкзак потяжелел, ноги еле идут... Зато нас ждал веселый ужин в натопленном доме, разговоры и флирт, и даже, может быть, танцы, и незачем особенно спешить, можно не семь дней идти, а восемь, и у нас полно крупы, концентратов, а в деревне можно купить курицу и устроить пир... И весело было наблюдать, как в лесу начинает скапливаться темнота под елями, синеет снег, зажигается серпик молодого месяца, робко затепливаются звезды на еще светлом небе...
А мой отец смотрел на знакомые ему, астроному, звезды из сырой ямы, измученный, и надежды выжить у него не было, и наспех вырытое укрытие ни от чего не защищало, даже иллюзии защищенности не давало, и все, чем он прежде жил, теряло значение... Он еще в ноябре 1941 года писал бабушке Жене: «... возьмите девочку к себе, воспитайте и расскажите правду о маме и папе». Он знал, что сам уже ничего мне не расскажет...
Свободное копирование
