23 декабря.
Маргарита Васильевна у Юнге.*
"Это удивительные люди. Он был женат 30 лет. Жил с женой в меблированных комнатах. Ни с кем не был знаком. Она жила в тех же комнатах. Когда его жена умерла, то она пошла провожать ее на кладбище. Они возвращались вместе на извозчике. "Как Вас зовут?" Назвалась. "Я подумала, не могу же я его так оставить. Будь что будет, а позову его пить чай". Он стал ходить к ней пить чай. Тогда ей в номерах перестали подавать руку. "Я ему сказала: "Мне очень Вас жаль, но Вы ко мне больше не можете приходить пить чай". Тогда он сказал: "Женимтесь".
Она верит, что собаки гораздо больше, чем люди, знают о загробной жизни.
У них староста над рабочими необыкновенная личность. Я его раньше видела во сне. Я Вам говорила? Крестьянский бунт. Они так надвигались все с бледными лицами. И он впереди. Тут я его узнала. Ему под 50. Некрасивый. Нос у него такой. И в него все женщины влюблены. Старички его боятся и заискивают у него. "Все животные, которых он не любит, издыхают. Вот корова издохла. Собаке вон вчера, проходя, сказал: "У... лишняя", а сегодня вот околела. И, действительно, его собаки боятся. Когда он входил в дом, то собака кидалась ко мне и вся дрожала.
Изредка на него находит. Тогда ему дают нож, чтобы он кого-нибудь зарезал - теленка, корову. Зарежет - пройдет.
Когда он правит лошадьми, то их не бьет кнутом. Только двинет рукой - и тройка летит, как ошалелая.
Все молчит. Изредка острит: хватит кнутом лошадь: "Вот тебе жалованье".
Мы ездили далеко в деревню, где две женщины умирали. Одна его любила. Это было для него устроено. Только он не знал.
Приехали - у избы крышка гроба".
"Вы видимы?"
- Только не эти дни...
Я шел непривычно медленно, и жизнь перестала струиться. Опять старое московское головокружение. Жест рукой и сказать последнее слово.