В начале 1966 года я был первый раз в кинотеатре с матерью. Фильм, который мы смотрели, назывался «Три толстяка» ─ достаточно красочный и динамичный, но я в нем остановил свой взор только на юной Суок ─ весь остальной фильм для меня как бы и не существовал. Что меня так приковало к ней ─ не знаю. Чем Лина Бракните поразила меня ─ загадка. Вроде бы обычная девочка, каких я много видел во дворе и на улице. Может быть, слишком откровенная одежда и манера поведения уже не ребенка, а взрослой женщины, на которых я в то время совсем не обращал внимания, привлекли меня. Кстати, с той поры я этот фильм ни разу не пересматривал, поэтому ничего толком, со взрослого уровня, сказать не могу.
Получилось по поговорке ─ смотрю в книгу, а вижу фигу. Просмотрел фильм и не заметил ничего. Не поразил меня ни огромный цветной экран кинотеатра «Россия» (ныне «Пушкинский»), ни громадный зал, ни громкий звук, а только Суок.
Многие ребята после миниатюрных голубых экранов телевизоров, были просто в шоке от кинотеатра, настолько их поразили огромные цветные картинки. Нет, все это прошло мимо меня. Ничего не удивило и не восхитило. Я не стал киноманом, как, например, мой отец или некоторые мои друзья. К кинематографу я отнесся очень спокойно. А не понравилось мне то, что в зале было очень много людей, все были в пальто, как на улице или в троллейбусе. От некоторых мужчин ужасно пахло табаком и перегаром. Мне было как-то неуютно, от чужого дыхания, шепота, скрипа кресел в зале. Я любовался Суок, а вокруг сопели, кряхтели, переговаривались зрители, и меня не столь раздражало, сколько бесило. Сейчас я бы сказал, что у меня было такое ощущение, будто бы занимаюсь любовью в людном месте, но тогда я таких не то, что слов, а даже понятий таких не знал. Поэтому я никак не мог выразить то, что мне не понравилось в кинотеатре. Не понравилось ─ и все.
Потом я неоднократно бывал в кино, и с матерью в детстве, и, в более старшем возрасте, с друзьями, и с подругами, но никогда большого восторга от фильмов не испытывал. Чаще всего они утомляли меня, болели глаза, я уставал, а порою дело доходило до головной боли. В моем характере есть тяга к интимности ─ не люблю я шумных сборищ для зрелищ, даже книги я не могу читать, когда около кто-нибудь ходят, а уж тем более разговаривает. В детстве я старался читать по ночам, когда мать ложилась спать или накрывался с головой подушкой, чтобы ничего не слышать, и ничего, кроме книги, не видеть. Единственное шумное мероприятие, которое я любил, это ─ танцы. Там мне никогда не мешало общество, скорее даже ─ помогало.