О расстрелах «Котолыновской группы» газеты сообщили, но о суде над ними не упомянули. Судя по тому, что рассказал мне Иванов, маловероятно, чтобы разбор этого дела когда-либо был предан гласности: обвиняемые открыто заявляли о своей ненависти к Сталину и введенным им порядкам, считая свою позицию абсолютно законной и оправданной, а также о своей приверженности к лучшим дореволюционным традициям. Иванов так живо и с таким чувством описывал ленинградский процесс, что мне казалось, будто я и сам там присутствую.
Огромное впечатление произвела на суде речь Володи Левина. Левин с самого начала заявил, что не намерен вдаваться в детали предъявляемых ему обвинений:
«— Я знаю», — сказал он, — что это мое последнее слово не только на суде, но вообще в моей жизни. И хотя тут в зале присутствуют только ваши люди, — продолжал Володя, обращаясь к судьям, — я все-таки скажу всю правду, скажу ее от имени комсомола, от имени старых большевиков, от имени рабочего класса...
Постоянно прерываемый судьями, требовавшими, чтобы он говорил только по существу, Левин говорил много и страстно. О преступлениях против крестьян, о преступлениях против рабочих, о том, что рабочий класс живет хуже, чем при царе.
— А мы, — продолжал он, — взявшие в свои руки власть от имени народа, не имеем даже права открыто выступать с критикой создавшегося положения...
Левин говорил о преследованиях, которым подвергались бывшие комсомольцы, поддержавшие оппозицию, о том, что их объявили контрреволюционерами, хотя «детьми мы принимали участие в революции, Отцы наши погибали за нее, они воспитали нас в лучших революционных традициях». Володя открыто заявил о предательстве идеалов революции, о грозившей Советскому Союзу, а может и всему миру, духовной и физической катастрофе, о том, что нужно что-то сделать, чтобы предотвратить ее.
От Левина требовали данных о заговорах, покушениях, тайных складах оружия, данных, которых у него не было.
— Но, — заявил он, — когда на одной чаше весов — жизнь одного человека, а на другой — миллионы, которых он привел к несчастью...
Как только Левин произнес имя Сталина, его сейчас же вывели из зала суда.
Заявления остальных членов группы ненамного отличались от заявления Левина. Кроме того, они решительно отвергли обвинения в заговоре с целью убийства Кирова, но открыто признались в ненависти к методам Сталина и НКВД.
Этого, разумеется, было более чем достаточно, чтобы всех подсудимых приговорили к расстрелу; тех же, кто присутствовал на суде и кого до поры до времени пощадили, впоследствии тоже расстреляли. Суд ярко вскрыл настроение значительного числа молодых членов партии, а также тех, кто в ней не состоял.
«— Наше несчастье в том», — говорил Иванов, — что нас очень много.
Кроме того, напряженность в стране усиливалась и в силу самого факта массовых репрессий. Массовые репрессии вызывали массовое недовольство, за которым следовали новые репрессии и, таким образом, политику террора было трудно или даже невозможно остановить.
Свободное копирование
