Летом 1950 года Инжира перевели в другой лагерь, в 20-ти километрах от нашего. Там его вскоре назначили ответственным за культурно-воспитательную работу среди заключенных. А это была весьма завидная должность для арестанта. Работавшие в КВЧ (КВЧ — культурно-воспитательная часть) обычно освобождались от общих работ; им выдавали одежду получше, жили они в отдельных бараках — на 2-3 человека (в общих бараках ютились десятки, а то и сотни «зеков»).
Работники КВЧ были лагерной аристократией. Одной из их обязанностей было писать характеристики на других заключенных. На основании таких характеристик разбирались жалобы самих заключенных, их заявления и просьбы о свидании с родственниками, сокращении сроков и так далее. (Между прочим, перспективная возможность сокращения срока была важнейшим стимулом для контроля за работой и поведением заключенных: люди выбивались из сил, чтобы выполнить нормы и заработать таким образом зачетные дни). Как правило, на работу в КВЧ брали «бытовиков» и уголовников, так как политзаключенных считали непригодными для «перевоспитания» других. Поэтому, когда стало известно о назначении на эту должность Льва Ильича Инжира, для многих это явилось подтверждением того, что он действительно состоит на службе у Третьего Отдела.
Вскоре в тот же лагерь перевели и Георгия. Перед отправкой Георгий поделился своими подозрениями: это могло быть следствием доноса Инжира и переводят его в другой лагерь, чтобы там окончательно расправиться с ним. Однако, несколько месяцев прошло без всяких последствий, и до меня даже стали доходить слухи, что на новой должности Инжир, как может, помогает политзаключенным и интеллигенции.
А потом, совершенно неожиданно, в тот же лагерь перевели и меня.
Из опыта я знал, что подобные переводы практикуются в период подготовки «материалов» для готовящегося внутрилагерного процесса. Я решил быть исключительно осторожным, но вместе с тем и не избегать Инжира. Лев Ильич приветствовал мое появление в лагере весьма дружественно. На новой должности он показал, что был не только блестящим специалистом по финансам и экономике, но прекрасно знал также русскую литературу и хорошо разбирался в искусстве.
В нашей лагерной зоне было много заключенных-евреев, и Лев Ильич не скрывал своей симпатии к ним. Он внимательно расспрашивал их, особенно тех, кто бывал заграницей, и его очень огорчила роль, которую сыграли коммунисты-евреи в «антинародных» демократиях в послевоенной Восточной Европе. Он был убежден, что за эти преступления рано или поздно, но дорого расплачиваться придется еврейскому населению этих стран. И больше того, Лев Ильич был убежден в том, что коммунисты, которые сегодня используют в своих целях евреев, завтра первыми же предадут и ликвидируют их: «мавр сделал свое дело».
Свободное копирование
