* * *
От однообразия жизни, ответственности и бесконечных нагрузок Тата безумно уставала. Она никогда не жаловалась, но усталость накапливалась и принимала болезненных характер. Теперь есть термин “синдром хронической усталости”. Тогда такого термина не было, но я видела проявления этого синдрома: психическую неуравновешенность, резкие смены настроений, переходы от мягкой эйфории к тяжелой депрессии, когда Тата лежала, отвернувшись к стене, и отказывалась от еды. Врачи ставили ей сначала диагноз шизофрении, своего рода “прокрустово ложе”, куда пытались втиснуть все психические отклонения. Тата не раз попадала в психиатрические больницы, и в каждой из них становилась всеобщей любимицей. Больные тянулись к ней, искали у нее сочувствия и поддержки.
В конце 1960-х годов Снежневский отверг диагноз шизофрении, заменив его другим: маниакально-депрессивным психозом. Прожив бок о бок с Татой почти полвека, я убеждена, что она страдала совсем иной болезнью: страхом перед жизнью. Когда этот страх обрушивался на Тату, она не справлялась с требованиями жизни, и чем большие испытания выпадали на ее долю, тем сильнее она пугалась. При жизни бабушки, измученная уходом за тяжелой больной, Тата периодически попадала в психиатрические больницы, Она панически боялась смерти матери, эта мысль приводила ее в ужас и оцепенение. 20 мая 1970 года, когда умерла бабушка, Тата лежала в больнице. Мы скрыли от нее то, что произошло, и она узнала об этом, выйдя из больницы. Рецидива болезни не последовало, но всякий раз, когда на нашем пути возникали препятствия, Тата становилась депрессивной, и мир окрашивался в ее глазах в мрачные тона. В такие времена слово “кошмар” становилось для Таты одним из самых характерных. Но даже при этом ее не покидало чувство юмора: Тата острила спонтанно, умно и тонко. Любила анекдоты, особенно политические, и артистично рассказывала их.