Без вести пропавшие - 29

 23 сентября 1941 г. – родителям.

 “Дорогие мама и папа! Получил первую вашу открытку из Черкесска. Очень рад, что ваши бытовые условия складываются благоприятною Я просил Тату часть моей зарплаты переводить вам, ей дал полную доверенность. Получил от нее очень вкусную посылку. Сейчас перешел на работу в хозчасть, веду счетную работу и очень доволен, так как имею определенный круг обязанностей, а не должен бегать по 1000 дел с высунутым языком, как на медпункте. Бытовые условия у меня сейчас тоже очень хорошие, т.к. живу со своим начальником в очень чистой избе, где есть не работающая старушка, т. ч. за нами моется посуда, есть самовар и т.д. При всей этой роскоши уходит очень мало денег, что у меня было еще в Кокошкине, почти не разошлось, правда, я получаю 30 р. полевых денег, но тратить не на что. От Эрочки непосредственно сюда ничего пока не получал. Будьте здоровы, мои дорогие, крепко вас целую. Желаю всего хорошего. Ваш Ися”.

 Письмо тетке (сестре отца), Эсфири Григорьевне Подольской (в замужестве Жуховицкой), в Баку от 26 сентября 1941 г.

 “Дорогая тетя, хотя и с большим опозданием получил твою открытку на Боровск от 15 августа. Если писать по изображенному на обороте адресу, то доходит несколько быстрее. От Эрочки я не имею уже больше месяца известия, последнее, что знаю, что она устроилась в детском доме в Таватуе Невьяниковского р-на Свердловской обл. Надеюсь, что она там, т.к. по нынешним временам трудно устроиться лучше. Но почему-то мне не удается установить с ней связь. От мамы получил уже открытку на свой адрес, время от времени пишет Таня, по-видимому, значит. часть писем не доходит. Я очень благодарен за заботу об Эрочке и, конечно, хотя и не пишешь, о наших. В чем Эра нуждается, не знаю, полагаю, что она не плохо устроена, т.к. имеет 2 комнаты и все готовое, но больше ничего не знаю. О себе не пишу, работаю, как все, сказать нечего. Больше всего сейчас беспокоит меня Таня, не знаю, что с ней будет после курсов при ее состоянии здоровья, которое она совершенно недооценивает. Большое спасибо за заботу. Пишите мне. Целую всех. Ваш Ися”.

 30 сентября 1941 (число установлено по штемпелю на открытке).

 “Дорогая Тата, большое спасибо тебе за посылочку, она доставила мне много удовольствия. Но в следующий раз пришли только, когда я напишу, иначе может попасть в такую ситуацию, что ее придется просто бросить, если придется перебираться на другое место. Из изюма вышла вода и немного попортила колбасу, сам он стал слегка пахнуть колбасой, но при всем том удовольствие очень большое. Если придется присылать еще сладкое, уложи в прочные жестянки такого типа, чтобы можно было запихнуть в рюкзак. Возможно, что скоро один товарищ поедет в Москву в командировку, с ним пришли мне: 1) перчатки, 2) несколько пар носков, 3) лезвия и крем для бритья, 4) электрический фонарик, очень хорошо, если достанешь полегче того, который у нас был, а если его никто не забрал, пришли прямо его. Теплое белье у меня пока есть. Спасибо тебе за все заботы, они всегда падают главным образом на тебя. Во всяком случае, если не будет оказии, то к тебе зайдет один демобилизуемый по болезни мой товарищ и передаст от меня привет. Это брат покойной Р.О.Шор, очень славный старик. Я сейчас переведен на работу в хозчасть и очень доволен. Пиши мне почаще. Не понимаю, почему Эрочка мне не пишет. Неужто до сих пор не знает адреса? Целую. Ися. Мне кажется, что ты мне дала также зелено-серую фуфайку с начесом, но ее у меня нет. Неужто сперли? Если она дома, то подготовь ее для меня. У меня есть белая, довольно тонкая”.

 30 сентября 1941 г. – родителям:

 “Дорогие мама и папа! Поздравляю вас с днем рождения Таты и желаю, чтобы все мы встретили этот день в будущем году вместе, в незатемненной комнате, в Москве. Получил очень старую (от 15 августа) открытку от Эсфири, очень тронут ее заботой, спрашивает, что нужно для Эрочки и ребенка, но я ничего о них не знаю, т.к. больше месяца ничего не имею. Пишет ли она вам? У меня пока ничего нового, работаю в хозканцелярии и исчисляю приход и расход портянок и котелков. Премудрость не очень большая, хотя и не очень увлекательное занятие. У нас уже стоит осень, не дождливая пока и не холодная. Светает поздно, темнеет рано, вечером, если нет служебной работы, делать нечего, и рано ложусь спать. Впрочем, и вставать приходится не поздно. От вас давно ничего нет, не знаю, то ли не доходит, то ли редко пишете. Будьте здоровы, пишите почаще. Целую вас крепко. Ваш любящий вас сын Ися”.

 30 сентября 1941 г. – сестре:

 “Дорогая Тата, хотел тебя вовремя поздравить с днем рождения, но не смог улучить минуту. Целую тебя, дорогая сестричка, и не имею другого желания, как встретить этот день следующий раз с мамой, папой, Лялей и дочкой в Москве, в незатемненной комнате. У меня ничего нового. Работаю в хозяйств. канцелярии по учету и проникаю в тайны бухгалтерии, прихода и расхода, оказывается, что не столь уже великая премудрость и из среднего доцента можно довольно скоро сделать среднего счетовода. Впрочем, один из моих товарищей по Институту, профессор алгебры, не может овладеть премудростью и окружен снисходительно-презрительной жалостью за неспособность написать самое простое отношение. Я долго от тебя ничего не имею, пиши хоть через день, ведь для тебя проблемы вечернего освещения не существует, а меня керосин лимитирует. Будь здорова, родная, целую тебя. Твой любящий брат. Пишет ли тебе Эра? От нее ничего не имею. Видишь ли А.Д., где он?" (Возможно, отец спрашивает о своем коллеге Александре Давидовиче Эпштейне).