У Кульмановых Тата прожила недели две. Несмотря на войну, она все еще числилась в аспирантуре, и однажды в октябре, сидя с другими аспирантами в вестибюле Института иностранных языков в надежде получить стипендию, увидела, как в дверь вошел младший офицер. Проходя мимо девушек, он спросил, где отдел аспирантуры. Убедившись, что отдел закрыт, офицер вернулся, и Тата поинтересовалась, кто ему нужен. Он ответил: “Аспирантка Подольская”. К его смущению, Тата импульсивно бросилась к нему на шею. Офицер сообщил Тате, что ее брат вышел из окружения из-под Ельни и теперь находится в деревушке под Подольском, где собрались те, кто уцелел под Ельней. Точного адреса он не знал, но сказал Тате, что туда нужно отвезти бритвенный прибор, пару белья и носки. Собрав все это, Тата села в электричку и поехала разыскивать брата.
Темным октябрьским вечером Тата шла по деревне и стучалась в каждую избу, называя фамилию брата. Все избы были забиты солдатами. Только постучавшись в самую крайнюю избу и задав тот же вопрос, Тата услышала возглас: “Это голос моей сестрички!” Всю ночь папа просидел на табуретке, держа Тату на коленях.
Вот что он рассказал: бойцы сидели под Ельней на краю канавы и ели из котелков, когда на поляну вышли стреляющие танки. Решив, что это наши, солдаты спокойно продолжали есть. Танки, все так же стреляя, двигались вперед. Только когда упали мертвыми несколько наших солдат, бойцы поняли, что танки - немецкие. Уцелели лишь те, кто успел спрыгнуть в канаву и добежать до леса. Немецкая танковая колонна прошла мимо них, не останавливаясь.
Спасшиеся солдаты двинулись группами сквозь незнакомый лес. По дороге, к своей великой радости, они встречали бойцов из своего взвода и продолжали путь вместе. Проходившие мимо немецкие части, не обращали на них внимания, не стреляли и шли дальше своей дорогой. В конце концов, папа вместе с другими бойцами добрался до деревни под Подольском. Брат и сестра проговорили всю ночь.
Сохранились два свидетельства этой встречи – открытка от отца и Таты родителям: соответственно от 18 и 19 октября 1941 г. Привожу их в хронологической последовательности:
“Дорогие мои и любимые, проездом встретился с Танюшей, провели целую ночь в беседе, хотелось бы встретиться со всеми вами и уже не расставаться. Я здоров. Временно мой адрес отменяется, как только выяснится, напишу. Очень боюсь, как бы не пропала ваша посылка. Страшно хотелось бы, чтобы вы поехали в Баку. Будьте здоровы и бодры, целую вас без конца. Ваш Ися”. Там же приписка Таты:
“Любимые мои! Исуня был под Москвой, я поехала к нему, провела у них всю ночь и утро. Какое это блаженство. Сегодня они уходят на фронт, откуда прибыли только вчера. Мои ненаглядные, я молюсь за нас всех, а за него особенно, молитесь и вы за него. Я дала ему 300 руб., которые получила за него в Ин-те. Он велел мне уезжать, что я, очевидно, и сделаю, присоединившись к Кульманятам. Будьте спокойны за меня. Буду держать вас в курсе дела телеграммами, но вы знаете, как они ходят. Будьте здоровы и мужественны, мои любимые. Молитесь за всех, особенно за Исуню. Иреше повез продуктовую посылочку один врач. Целую и обнимаю без конца. Ваша Тата”.
И следующая открытка:
“Дорогие мама и папа, шлю вам привет. Надеюсь, вы получили мою открытку совместно с Танюшей, с которой я встретился под Москвой, она приезжала ко мне, и мы просидели целую ночь вместе. Временно у меня нет адреса, поэтому мне не пишите пока, а при первой возможности вам сообщу. Будет ужасно только, если пропала посылка, которую вы мне послали, как говорит Тата. Вообще связь сейчас такая плохая, что не беспокойтесь, если долго не получаете писем. Я жив и здоров, чувствую себя хорошо. Будьте здоровы, и если будет возможность, переберитесь к Эсфири <Эсфирь Григорьевна Подольская, тетка папы и Таты. – И.П.>. Целую вас крепко, ваш любящий вас сын Ися”.
Утром объявили подъем, военных отделили от штатских и построили в колонну. Тата простилась с братом, а через два дня получила от него записку о том, что они стоят у Калужской заставы. Он просил ее приехать и привезти хлеба. Тата отправилась туда. Мой отец был уже в полной боевой форме. Он сказал: “Поклянись, что, проводив меня, ты немедленно покинешь Москву. Уходя на фронт, я должен точно знать, что ты уехала”.
Тата бросилась к Кульмановым, чтобы обсудить с ними, как выбраться из Москвы. Один из писателей, знакомый Зины, выхлопотал два места в писательском вагоне, выдав Шуру Кульманову за свою племянницу, а Тату за двоюродную сестру. Документов никто не проверял.
В конце октября Тата уехала в последнем поезде, отправлявшемся в Ташкент от Союза писателей. И Шура, и Тата просились на фронт: Шура только что закончила Медицинский институт, а Тата курсы медицинских сестер. Но им отказали: “Понадобитесь, вас позовут”. Шуру вскоре позвали.
Поезд останавливался на всех полустанках и тащился так медленно, что прибыл в Ташкент через сорок дней. В Ташкенте все устроились у знакомых и друзей. Тата остановилась у своей университетской подруги Софьи Георгиевны Тадэ, которая жила в Ташкенте с больной дочерью и мужем. Тата ждала, что ее двоюродная сестра Минна Иосифовна Подольская и ее муж Моисей Соломонович Фельдман, полковник медицинской службы, пришлют ей деньги из Советской гавани, где оба работали врачами. Это позволило бы Тате добраться в Баку, где жили ее родные. Через месяц деньги пришли и, как ни странно, по аспирантскому удостоверению Тате выдали билет в Баку. Других документов у Таты не было. Что еще более странно, на пристани в Баку, взглянув на все то же аспирантское удостоверение, Тату пропустили в режимный город за полчаса до начала комендантского часа. Наконец, Тата оказалась у своих, в родном городе, на проспекте Ленина, в пяти минутах ходьбы от Сабунчинского вокзала. Прописку ей оформили временную, на три месяца, и Тата устроилась на работу в госпиталь. Когда срок прописки подходил к концу, Тата отправилась к начальнику милиции просить о продлении прописки, но ей отказали.
Свободное копирование
