XXIV.  

Возвращаюсь к моим личным похождениям после полученного от тифлисского губернатора разрешения об увольнении меня по прошению от должности помощника тушино-пшаво-хевсурского окружного начальника.

Цель моего гонителя Левана Челокаева была достигнута: я уходил из округа, освобождал его от неприятного присутствия человека, стеснявшего свободу его действий, парализовавшего, так сказать, его единовластие, и давал ему возможность назначить на мое место кого-нибудь из князей, ближайших родственников, не рассуждающих, молчаливо довольствующихся синекурой... казалось, ему на радостях следовало бы уже скорее спровадить меня из Тионет. Не тут-то было, начались придирки по сдаче нескольких бывших у меня на руках дел и бумаг: то не доставало общей описи, то опять частных описей, то не пронумеровано, то не скреплено по листам, тут не отмечено, там не пришито -- одним словом, его кабинет-секретарь разыгрывал такие вариации на тему канцелярского крючкотворства, что вся моя нервная система была приведена в судорожное движение. А между тем делались и другие разные мелочные прижимки, вроде застращивания моего Давыда, что если он поедет со мной, то будет подвержен жесточайшим гонениям, а через старшину было приказано не допустить меня до найма арбы для отвоза вещей до Тифлиса... Приходилось уехать одному верхом, бросить все свои пожитки в Тионетах и в Тифлисе затеять жалобу. Я, однако, скрыл кипевшее во мне негодование, старался показывать равнодушный вид и добивался только одного -- как бы, наконец, получить квитанцию, без которой нельзя было выехать, не рискуя быть вытребованным назад... Не помню, сколько дней пытка эта продолжалась, однако в один прекрасный день я-таки вышел из канцелярской лачуги с драгоценным документом, гласившим, что: "Все находившиеся у уволенного от должности помощника такого-то дела и прочее на законном основании им сданы, и к выезду его препятствий не имеется".

Теперь мои гонители злорадно посматривали, как я выеду... Ожидания их, однако, не сбылись. Давыд объявил мне, что поедет со мной, хоть бы ему грозили Сибирью: "Пусть-де арестуют, тогда, конечно, уж не уеду, но зато найду после дорогу к самому мтавар-мартабели (наместнику) и расскажу все подробно".

Заручившись своим верным спутником, я стал придумывать, как бы достать подводу для вещей. В Тионетах я не хотел подвергать кого-либо из жителей неминуемым гонениям за ослушание отданному приказанию, хотя я знал, что было несколько таких преданных мне людей, которые не задумались бы исполнить мою просьбу. Я поэтому придумал другое средство, которого Челокаев не предвидел. В сумерки Давыд незаметно выехал из Тионет в Эрцойскую долину (20 верст) с запиской от меня к тамошнему нацвалу (старшине), весьма почтенному старику Пареши Швили, чтобы он тотчас, ночью же, прислал собственных быков с арбой забрать мои вещи, а между тем в Эрцо приготовил бы на смену другую арбу, чтобы я мог безостановочно отправиться дальше; плату я предоставил ему назначить, какую он сам захочет. Ответственности он подвергаться не мог, так как приказание не давать мне подводы было отдано только в Тионетах, о чем он мог не знать (на самом деле он уже знал об этом, как и обо всех гонениях, на меня посыпавшихся).

Все сделалось как по писаному. Старик Пареши Швили, получив мою записку, немедленно отправил своего сына с арбой в Тионеты, и уже часу в седьмом утра, когда торжествующая местная власть еще почивала, я выехал верхом, конвоируя арбу, по прекрасной, мною же разработанной, живописнейшей дороге ущелья Иоры, а в полдень был в Эрцо, где Давыд ждал меня с готовой арбой и отличным обедом в сакле почтенного гостеприимного нацвала. Арбу отправили мы вперед, а через несколько часов уехали с Давыдом, провожаемые и напутствуемые жителями. На другой день к вечеру мы были в Тифлисе.