Генетика страха — излюбленный предмет современной генетики животных. Наследование боязливости и смелости, наследование склонности и умения внушать страх. Многое уже известно. Шкала оборонительных и агрессивных типов поведения имеет огромный диапазон. Разнообразие создано групповым отбором — оно полезно группе в целом. Управление — разумное использование ресурсов — требует соподчинения. Совершенство управления — одна из стратегий в борьбе за жизнь. Чувство страха одних членов группы и способность внушать его — других, консолидирует членов сообщества и повышает его шансы выжить. Побеждают в жизненном соревновании, — а победить и значит выжить, — группы, члены которых наиболее разнообразны. Сам тип наследования боязливости и смелости, лидерства и отсутствия тех черт в характере, которые делают вас лидером, показывает, что отбор шел по размаху изменчивости. Индивидуальный отбор поощряет лидеров. Ему противостоит могущественная сила — отбор групп. Характер наследования лидерства, бесстрашия, боязливости — результат этого столкновения. Групповой отбор на стороне угнетенных в той же мере, как и угнетателей. Наследуемость лидерства мала. Трусы рождают иной раз бесстрашных. От лидеров, от супружеской пары лидеров — ибо они подбирают друг друга не по контрасту, по сходству — рождаются и тихомирные, и те, кто способен внушать страх.
Можно не сомневаться, что наследование боязливости, бесстрашия, лидерства у человека ничем не отличается от эстафеты группового разнообразия у животных. Хорошо и худо. Смотрите, как бы от вас с вашим отвращением к лидерству, к самому факту существования крысиной иерархии у человека не родился этакий крысиный король... Это худо. Хорошо, что комбинации наследственных задатков, обеспечивающие смелость, альтруизм, жертвенность, неискоренимы.
Ничто не может предотвратить рождения смельчаков и благотворного влияния уже принесенных жертв, затерянных могил.
«Почему ученые не борются за свободу науки?» — спросили меня в 1968 году студенты вечернего отделения Новосибирского университета. «Ведь писатели боролись. В тюрьмах даже сидят. Значит, можно», — сказала замученного вида студентка. Вдумайтесь в эти слова: «В тюрьмах сидят, значит, можно».
В сталинские времена протесты студентов были чрезвычайной редкостью. Мне известны только два случая. Когда в 1940 году был арестован заведующий кафедрой генетики растений Ленинградского университета профессор Г.Д. Карпеченко, одна студентка в знак протеста подала заявление об отчислении и была отчислена.
В 1948 году после августовской сессии ВАСХНИЛ один студент Медицинского института в Ленинграде запротестовал против увольнения профессора кафедры общей биологии Ивана Ивановича Канаева — известного генетика, историка науки. Студент (Юрий Львович Нуллер) был арестован, получил свои десять лет лагерей, реабилитирован в хрущевское время, стал генетиком — специалистом по генетике психических заболеваний. Он считает арест психической травмой, способной провоцировать заболевание. О нем молчу.
Студентке ее смелость сошла с рук. Отчислили и только. Она вместе со своей матерью умерла двумя годами позже в блокаду от голода и холода. Ее звали Эдна Борисовна Бриссенден. Я знала ее хорошо. Она — моя ученица. В 1937 году ко мне привели на кафедру генетики и экспериментальной зоологии ЛГУ девочку-школьницу, чтобы я — аспирантка этой кафедры — обучила ее генетике. Она ученица восьмого класса школы — пятнадцать лет ей, значит, было — и студентка университета для школьников. Был такой. Всякий школьник мог при желании посещать его по вечерам. Оказалось, что девочка по-русски говорит, хотя и правильно, но с сильным акцентом. Первая фраза ее: «Мне нужны мыши». —
«Зачем?» — «Я хочу заниматься генетикой мышей». — «На нашей кафедре никто мышами не занимается, но мы могли бы раздобыть их для вас». — «Вы можете достать чистые линии?» — спросила она. Я раскрыла глаза. Я предложила ей заняться под моим руководством дрозофилой, и она согласилась. Моя первая работа по генетике популяций, напечатанная в «Журнале общей биологии» в 1941 году, написана в соавторстве с ней. Отнюдь не боясь испортить похвалами ребенка, я сказала ей: «Придет время, и я буду гордиться соавторством с Вами». Написав это «с Вами», я поставила по ошибке заглавное В.
Я горжусь соавторством с ней, но причина моей теперешней гордости не та, которую я имела в виду тогда. Я предрекала ей будущность великого ученого. Это не состоялось. Ее величие в бесстрашии.
Все действия ее и ее матери имели источником гуманизм. Они были вегетарианцами. Я спросила ее много позже, зачем ей нужны были мыши. Она раскрыла учебник генетики Синота и Денна и показала мне картинку — результат скрещивания серых и белых мышей-альбиносов. Во втором поколении этого скрещивания, в потомстве серых гибридов первого поколения, появляются белые мыши-альбиносы. Но их только одна четверть. Три четверти — серые. «Я хотела помочь белым мышам передавать свои признаки потомству». Мать ее не была красавицей, она же отличалась поразительной красотой. Огромные серые глаза, благородные линии носа. Она была похожа на оленя.