И ОДИН В ПОЛЕ ВОИН
Так обычно говорят о бесстрашных разведчиках, а мне слова эти напоминают о простой эстонской женщине, которая одна не побоялась создать очаг культуры в глухом сибирском углу. Своими силами организовывала досуг населения посёлка, создала хороший коллектив самодеятельности.
Я уже упоминал свою учительницу немецкого языка Мэри Тынисовну Сийлатс, которая преподавала также пение. Она владела пятью языками, играла на скрипке и фортепиано, хорошо пела и рисовала. Поражал её запас энергии, притягательная сила, умение увлечь людей. К работе в сфере образования, это ведь тоже идеология, ссыльных не допускали, но директор А. Гладков рискнул всё же.
Она сумела организовать хор не только в школе, но и в клубе МТС. Вовлекала людей, которые и слова-то толком произнести не могли, и те раскрывались вдруг и для себя, и для окружающих с неожиданной красивой стороны.
Первой серьёзной пробой сил стала постановка комедии "Свадьба с приданным", где мне была уготована главная роль - бесшабашного парня Коли Курочкина. Брат Антс изображал деда Силантия. По ходу пьесы приходилось много петь. Гунтис растягивал аккордеон, а я начинал знаменитое: "Хвастать милая не стану, знаю сам, что говорю.С неба звёздочку достану и на память подарю".
Партнёршей моей была дочь Мэри Тынисовны. В жизни мы с Хэлле не были особо дружны, но пели на репетициях вполне достоверно. С обувью для меня опять возникла проблема, но сумели раздобыть сапоги 46-го размера у тракториста Чанки.
И вот премьера! Зал клуба забит до отказа, пришли на спектакль и взрослые, и дети. Полный аншлаг, как сказали бы сейчас. Постановка имела полный успех, ставили мы её шесть или семь раз. Каждый раз в первом ряду сидела наша мама, не скрывая удовольствия и гордости за нас с братом.
Позже ставили "Платона Кречета", вещь посерьёзнее. И тут случилось то, о чём вспоминать до сих пор стыдно. Шла генеральная репетиция, звучали чудные украинские мелодии. По ходу пьесы главный герой, т.е. я, брал в руки скрипку, подходил к окну и начинал играть. На самом деле я только водил смычком, а играла за сценой Мэри Тынисовна. Наивная старушка даже спросила у мамы, когда это сын так играть научился?
А правда открылась так; я уже положил скрипку, но музыка продолжала звучать. Мой темперамент меня опять подвёл, покинув сцену, я заявил, что играть не буду. Бедная учительница просила вернуться, а я упёрся, как бык. Но тут скомандовал Владимир Иванович: "Юра, марш на сцену!"
Были аплодисменты в мой адрес и на этом спектакле, но выходка не давала мне покоя многие годы. Стоя у гроба любимой учительницы, я сказал ей ещё раз: "Прости!" А Хэлле, стоявшая рядом, шепнула: - "Юра, мама любила тебя"
Играл я и в спектакле "Штурман дальнего плаванья", ещё не разбираясь, конечно, в морских званиях. Не зная, что мечта моя осуществится, что сам я это звание сумею заслужить. Спасибо всем моим учителям за это, я и сейчас склоняю перед их светлой памятью свою седую голову!