Армия - 3

Часть 2. Воинская часть, город Нея.

Поселок Нея (сейчас город) находится на основной железнодорожной артерии Москва – Владивосток после остановок Буй и Мантурово, не доезжая Шарьи и Кирова. Был в рабочем поселке один завод – лесоперерабатывающее предприятие, и все жители поселка были каким-то образом связаны с ним. С севера лес сплавляли по реке Нея, на заводе бревна вылавливали, грузили в вагоны и отправляли в наши степные республики. На предприятии была маленькая пилорама, небольшое количество бревен раскраивали на доски, которые тут же расходились среди местного начальства.

Воинская часть, в которой я прослужил без малого два года, находилась в трех километрах от поселка. В 1942 году был создан здесь большой арсенал снарядов для Северного фронта. Война закончилась, а снаряды продолжали поступать, их надо было складировать, хранить, следить за ними и отправлять выработавшие ресурс для учений в армию и на флот. До 1958 года всем этим занимались солдаты. Затем по решению Политбюро в армии было проведено сокращение, и, естественно, в первую очередь сократили штатные единицы рядовых, пригласив на работу гражданских. Солдаты должны были только охранять арсенал. Наша часть была специфической по многим параметрам.

Во-первых, по стилю несения службы. «Через день - на ремень» - так гласит главный принцип караульных служб. Распорядок дня повторялся без изменений и в будни, и в праздники, и летом, и зимой. В 7 часов подъем, зарядка, простенькая, умывание, завтрак. С 9 до 14 часов - занятия. За это время надо успеть позаниматься всеми дисциплинами: строевой, огневой, спортивной, политической, караульной. С 15 часов - отдых, мертвый час. В 16 - 30 - подъем, подготовка к караулу. В 18 часов - развод, в 19 часов - смена караула. Первая группа караульных отправляется на пост, две других бодрствуют. Каждые два часа часовые сменяются на посту. Ночью в карауле одна группа перед выходом на пост спит два часа, другая - бодрствует. В первые месяцы меня, младшего сержанта посылали в караул разводящим, на посту я не стоял. Поднимаешь спящих, а они не торопятся, в мороз 30 - 40 градусов натягивают на себя все, что можно, а сверху тулуп и валенки. Заряжаем карабины и окунаемся в темноту. Вдоль внешней ограды из колючей проволоки светят прожектора, от мороза свет их кажется красным. Мы передвигаемся вдоль внутренней ограды по тропиночке, солдаты ползут нехотя, а я в кирзовых сапогах, валенок на разводящего не предусмотрено, и в шинельке тороплю их, готов помчаться вперед аллюром, но порядок не позволяет, промерзаю до костей. Наконец-то последний часовой, который стоял в двух с половиной километрах от караульного помещения, кричит, что есть мочи: «Разводящий ко мне, остальные на месте». Мы подошли к цели, часовой с радостью кричит: «Пост сдал», заступающий на пост унылым голосом отвечает: «Пост принял». И те, кто отстоял на посту, всей командой бросаются в тулупах и валенках бегом к теплу, а я за ними еле поспеваю. Через километр они уже выбиваются из сил, переходят на быстрый шаг, влетают в караулку, от них, как от загнанных лошадей, валит пар. Карабины разряжаются, смена приступает к бодрствованию. И так до 19 часов. Развод, новая команда приступает к несению службы, а мы возвращаемся в казармы. В 20 часов ужин, после ужина до отбоя в 23 часа, отдых, свободное время. И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, «через день - на ремень».

Во-вторых, по месту нахождения. Арсенал был окружен лесом, и мы стали его частью и жили вместе с лесом. Весной, когда таял снег, мы уже бегали не по тропкам, а по заранее сбитым мосткам. А вокруг стояли лужи, озерца, болотца, в которых купались утки. Рядом токовали тетерева и прыгали зайцы. Через внешние и внутренние ограды проходил неоднократно сохатый, поднимая по тревоге весь караул. А зимой подходили близко в тень прожектора волки и долго выли или от холода, или от голода, но на людей не нападали.

В-третьих, наличием гражданских на территории воинской части. Вместо солдат пригласили штатских. Но мудрые члены Политбюро забыли, что мужчин в округе уже давно вымела война, и в часть потянулись девушки, женщины, устраиваться на работу, и их принимали, и они перетаскивали тяжеленные ящики весом по тридцать-сорок килограмм. Воинская часть была культурным центром по сравнению с окружающими ее колхозами, и женщины шли сюда с надеждой, что вдруг и на ее долю выпадет счастье, ведь рядом было так много молодых парней. И действительно некоторым везло. Женское общежитие на территории воинской части разместили в двухстах метрах от казармы. Кому пришла в голову столь блестящая идея, по этому поводу никакой мемориальной доски установлено не было, но солдаты и женщины такому соседству были только рады. И хотя солдатам строго запрещалось посещать общежитие, находились, как всегда, чудесные пути обхода указаний. Общежитием был длинный одноэтажный деревянный дом с коридором посередине и комнатами на три-четыре-пять женщин по обе стороны коридора. Дом этот в народе назывался «шанхай». Когда солдат приходил к своей женщине, другие подружки быстро удалялись, кто-то даже нес наблюдение и в случае появления проверяющего быстро информировал влюбленную пару, и солдат исчезал в темноте ночи.

В моем отделении в первые месяцы моего пребывания «дедами» были смоленские деревенские ребята, многие из них не думали возвращаться в свои колхозы, так как жизнь без паспорта их не устраивала никак. Они целенаправленно бегали в «шанхай», и многим свои мечты удалось осуществить: они остались в поселке вместе со своими счастливыми женами из общежития. Один из них, уже женатый и не скрывавший своих походов в «шанхай», однажды подошел ко мне и шепнул, что одна особа была бы рада переспать со мной и ждет меня. Для меня, напичканного высшими материями любовных переживаний поэзии и прозы, сии плотские отношения были непонятными и неприемлемыми. Я сам себе напоминал Гулливера, человека – разумного, среди людей – животных «еху». Вот, как Гулливер описывал свое столкновение с самкой «еху»: «В одну из моих прогулок день выдался такой жаркий, что я попросил у своего гнедого провожатого позволения выкупаться в речке. Получив согласие, я тотчас разделся догола и спокойно вошел в воду. Случилось, что за мной все время наблюдала стоявшая за пригорком молодая самка еху. Воспламененная похотью (так объяснили мы, гнедой и я, ее действия), она стремительно подбежала и прыгнула в воду на расстоянии пяти ярдов от того места, где я купался. Никогда в жизни я не был так перепуган. Гнедой щипал траву поодаль, не подозревая никакой беды. Самка обняла меня самым непристойным образом; я закричал во всю глотку, и гнедой галопом примчался ко мне на выручку; тогда она с величайшей неохотой выпустила меня из своих объятий и выскочила на противоположный берег, где стояла и выла, не спуская с меня глаз все время, пока я одевался».

Ни какой проституции в «шанхае» не было, все было по местным правилам пристойно и целомудренно. Лишь одну бедняжку, на которую упала несколько ящиков со снарядами и ставшую навсегда инвалидом, по форме можно было причислить к проституткам, но ни у кого не поворачивался язык, чтобы так ее обозвать. Группа солдат из десяти человек, а может быть и больше, (не все афишировали свое участие), ходили к ней и кормили ее, отдавая ей свой завтрак или обед, или ужин, а она, если боли ее не мучили, пыталась их отблагодарить женской лаской. Она погибла совсем еще молодой, 22 лет отроду. Местный мужик столкнул ее в реку, и она утонула. Если бы милиция сразу не арестовала и не отправила мужика во Владимир, его бы солдаты убили.

Как правило, в караульную часть направляли солдат с четырехлетним, в лучшем случае семилетним образованием. По обычному для армии разгильдяйству, в нашу часть за год до моего появления попали ребята из Харькова, которых направляли для службы в Москве. А их прокатили мимо, и оказались они, эти стройные, способные ребятки с десятилетним образованием, в части около рабочего поселка Нея. Когда «старики» смоленские демобилизовались, на мое отделение было любо-дорого смотреть, одни фамилии как звучат: ефрейтор Носенко, ефрейтор Снисаренко, ефрейтор Сидоренко. Мне не надо было что-то растолковывать, они все хватали на лету. Прибывший из Дагестана молодняк они с удовольствием обучали и строевой, и боевой подготовке. За первые места в разных соревнованиях отделение постоянно награждалось грамотами, а нам на грудь навешали кучу значков «отличника» солдатской службы.

Нашему командиру воинской части полковнику Пахомову надо было думать не только о снарядах и солдатах, их охраняющих, надо было обеспечить военных и гражданских едой, одеждой, теплом и электричеством, надо было детей учить, больных лечить и каким-то образом облагораживать досуг всех. На территории части были магазины, медсанчасть, бани, спортивный городок, библиотека и клуб. Кинофильмы крутили каждую субботу и воскресенье, но чаще всего старые, заезженные, да и по несколько раз одно и то же. Перед сеансом один из харьковчан Юрий Рябинин играл на аккордеоне, который любезно предложил Пахомов. Девчата приходили до сеанса послушать Юрика, сидели в фойе в верхней одежде, иногда парочка девчонок выходила в центр и начинала танцевать, не снимая телогреек. Солдаты подтягивались к началу сеанса, в танцах они принимали участие только по случаю большого праздника после принятой дозы в «шанхае».