Пастернак

Глава 16. ПАСТЕРНАК.

Как чувствует себя бегун на длинные дистанции после победного финиша, так и я ощущал себя после выступлений нашего «биг-бэнда»: пьянящие звуки фанфар, шквал аплодисментов и ослепительный свет рамп сменились полной опустошенностью, глубокой тишиной и темнотой. В прострации я лежал на диване. Мысли крутились вокруг одного вопроса: « ЗА ЧТО?». Ведь мы несли людям Прекрасное, и они были нам благодарны. Каждый вынес из зала кусочек тепла. Прекрасное входит в нас и растворяется, и наши души, как губки, впитывают в себя все ценное и становятся богаче. «Ведь главный принцип будущего строя: от каждого по способности, каждому по потребности» - думал я – «сможет ли выполняться, если способности людей будут сдерживаться определенными рамками дозволенного в постижении Прекрасного. Именно оно помогает взнуздать дьявольские, низменные порывы человечества. Без Прекрасного во всех его проявлениях у землян нет будущего, никакого». Позже, когда я увидел сцену со скоморохом, которого великолепно сыграл Роман Быков в кинофильме Тарковского «Андрей Рублев», расправа двух здоровых молодцов с потешавшим публику скоморохом напомнила мне мое состояние после разгона оркестра, как будто меня также размазали по дереву со всего маху. Только я остался в живых, а он, мой далекий предшественник, нет.

В то же время недалеко в Подмосковье в поселке Переделкино мучился в конвульсиях великий писатель ХХ века Борис Леонидович Пастернак. Я понимаю, что трагедия его несоизмерима с моими переживаниями, и, что мой музыкальный вклад ничтожен по сравнению с его мировым бестселлером «Доктор Живаго», что мое падение с первой лестницы по пути на верх к Прекрасному, с которой меня столкнули, был несравненно менее болезненным, чем его падение с вершины Олимпа в яму с дерьмом, куда его отправили с радостью политики и братья по перу. В это время все советские газеты выходили с так называемыми «письмами трудящихся», которые начинались примерно так: «Я романа «Доктор Живаго» не читал, но им предельно возмущен». Секретарь ЦК комсомола, будущий руководитель КГБ Семичастный потребовал выбросить Пастернака «из нашего советского огорода». Неожиданным ударом для многих было то, что на собрании против Пастернака выступили два крупных поэта: Мартынов и Слуцкий. (Странно, но в истории русской поэзии человек с фамилией Мартынов появляется рядом с нашими поэтами – гениями в качестве экзекутора дважды). Через несколько лет после смерти Пастернака Хрущев рассказал Эренбургу, что, будучи в гостях у маршала Тито, он впервые прочитал полный текст «Доктора Живаго» по-русски и с изумлением не нашел ничего контрреволюционного. «Меня обманули Сурков и Поликарпов», — сказал Хрущев. «Почему же тогда не напечатать этот роман?» — радостно спросил Эренбург. «Против романа запустили всю пропагандистскую машину», — вздохнул Хрущев. — «Все еще слишком свежо в памяти... Дайте немножко времени — напечатаем...» Хрущев не успел это сделать.

Может быть, в это время мои ощущения были чрезвычайно обострены, может быть, по аналогии я вспоминал, как клеймили нас в райкоме, может быть, потому что я видел живого Бориса Пастернака, я не поверил тогда «разоблачителям» и был на стороне поэта.

Году в пятидесятом шестом Пастернак должен был читать в Политехническом музее свой перевод «Фауста». Пастернак опаздывал. Я спустился вниз в вестибюль с тайной надеждой увидеть Пастернака поближе. Его почему-то никто не ожидал в вестибюле, и, когда распахнулась вторая дверь, и он вошел, кроме меня, перед ним никого не оказалось. Он спросил меня, виновато улыбаясь: «Скажите, пожалуйста, а где тут состоится вечер Пастернака? Я, кажется, опоздал...». Из-за моей спины выскочил кто-то из устроителей и стал помогать ему снять пальто. Пастернак был поистине необыкновенен в каждом своем движении, когда он, входя, грациозно целовал кому-то ручку, кланялся с какой-то, только ему принадлежащей несколько игривой учтивостью. От этой врожденной интеллигентности, легкости движений веяло воздухом той далекой эпохи, чудом сохранившейся в нем после потрясений и войн.

Над романом «Доктор Живаго» Пастернак работал с 1940 года. Ни одно советское издательство не решилось его опубликовать, когда писатель его закончил через пятнадцать лет. Он передал его итальянскому издателю, и в 1957 году появилась публикация «Доктора Живаго» на итальянском языке, вскоре последовали издания на всех языках мира. В 1958 году «за выдающиеся заслуги в современной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы» Пастернаку присудили Нобелевскую премию по литературе, что было воспринято в СССР как чисто политическая акция. На страницах печати развернулась кампания травли поэта, Пастернак был исключен из Союза писателей, ему грозили высылкой из страны, было даже заведено уголовное дело по обвинению в измене родине. Все это вынудило Пастернака отказаться от Нобелевской премии.

Сложные, запутанные взаимоотношения главных героев романа «Доктор Живаго» Лары и Юрия Живаго, когда перипетии революции и гражданской войны то соединяли, то разъединяли их, в чем-то похожи на взаимоотношения Кати и Рощина в трилогии Алексея Толстого «Хождение по мукам». Но Толстой историю ставил выше темы любви, а Пастернак поставил историю любви выше самой истории, и в этом принципиальное различие не только двух романов, но и двух концепций. Французский композитор Морис Жарр, писавший музыку для фильма, уловил это, создав мелодию любви, тему Лары, тему гармонии, побеждающую бури. Неслучайно именно эта музыкальная тема на протяжении лет пятнадцати-двадцати стала самой популярной во всем мире, и ее играли везде, но анонимно лишь в Советском Союзе, где роман не был напечатан. Однажды, когда наше телевидение передавало чемпионат Европы по фигурному катанию и один из фигуристов начал кататься под мелодию Лары, югославский комментатор, зная прекрасно, что его голос транслируется в Советском Союзе, радостно воскликнул: «Исполняется мелодия из кинофильма «Доктор Живаго» по роману Бориса Пастерна...», советские контрольные аппараты моментально выключили звук. Фигурист на экране кружился на льду в полной тишине. Было слегка смешно, но гораздо более стыдно и грустно.

Впервые мелодию Лары я услышал при очень интересных обстоятельствах. В 1973-1974 годах по решению лидеров СССР и Финляндии сотрудничество между странами должно было расширяться за счет совместных разработок в наукоемких областях и, прежде всего в электронике и вычислительной технике. В соответствии с Протоколами, подписанными министрами электроники, радиопромышленности и средств связи двух стран, совместно разрабатывалось новое поколение мини-ЭВМ на советской элементной базе. Впервые представителям капиталистической страны были показаны секретные предприятия по производству интегральных схем. Я встречал и сопровождал представителей фирмы «Нокиа» на предприятие «Интеграл» в Минске. Делегацию принимал зам. министра электронной промышленности Счечишин. Вечером по всем правилам этикета приемов иностранных гостей на высшем уровне был устроен банкет в ресторане «Метрополь». Руководитель финской делегации Перти Саалонен сидел рядом со мной, и я помогал ему общаться с чиновниками из МЭПа, не знавших английского языка. В конце вечера Перти спросил меня, может ли он подарить саксофонисту бутылку шампанского. Весь вечер он его внимательно слушал, и решил выразить свою благодарность за прекрасную игру. А за тем Перти добавил, что сам играл когда-то на саксофоне теноре. С этого момента мы стали друзьями. А когда мы садились в купе мягкого вагона на поезд Москва - Минск, мы уже знали, кто, когда и где играл на саксофоне. Поезд тронулся, и, кажется, тронулись мы с Перти. Все началось со знаменитой «Ин зе муд». Перебивая друг друга, подражая голосом тембру разных инструментов, мы исполняли до боли заученные партии. Весь вагон собрался около нашего купе, а мы вошли в раж, и нас остановить было невозможно. Мы общались на одном понятном нам языке джазовой музыки, и от этого взаимного понимания получали громадное наслаждение. Когда наши голоса стали хрипеть, Перти напел тему Лары. Мелодия мне понравилась, но запомнить сразу ее всю я не смог.

На вокзале нас встречали с цветами. В группе переводчиков, обслуживших делегацию, выделялась яркая блондинка. Перти, не обращая внимания на руководителей предприятия, сразу направился к ней и представился. Она ответила: «Лариса». Перти забыл обо всех своих обязанностях, на всех переговорах он усаживал ее рядом с собой, внимательно слушал ее перевод, но ничего, кажется, не понимал, не отходил от Ларисы ни на шаг, а когда по вечерам в ресторане начинались танцы, не отпускал ее от себя ни на один танец.

Много очень полезного для себя мы узнали на предприятии. А в конце нашего визита протоколы были подписаны, тосты за долгосрочное сотрудничество произнесены, подарки на память переданы. И когда нас провожали на перроне, мы пили из холодных железных кружек «на посошок» и целовались, как давние и очень близкие друзья. В купе Перти непрерывно говорил о Ларисе, что она ему послана судьбой, и что он обещал ей скоро вернуться сюда и жениться на ней. А потом он замолчал, и тема Лары как-то грустно и неопределенно зазвучала в его исполнении под стук колес. Так мы и ехали до Москвы, он больше не сказал ни слова, а мелодия Лары повторялась и повторялась снова и снова. Так она и врезалась мне в память. В следующий раз, когда я приехал на предприятие «Интеграл», оказалось, что всю группу переводчиков распустили, а Ларису бдительные чекисты из первого отдела отправили в Ижевск. Перти приезжал в Москву еще пару раз, но в Минск ему визы не давали. Пластинку с мелодией из фильма «Доктор Живаго» я купил в ФРГ, а потом и Гаранян исполнил со своим оркестром эту волшебную музыку из фильма, который до сих пор не шел на экранах Москвы.

Мне посчастливилось прочитать роман «Доктор Живаго», будучи в длительной командировке в Швеции. И вместо Лары и Живаго я представлял Ларису и Перти и был очень рад за них, что их любовь так долго длилась. Когда я закрыл книгу, один единственный вопрос долго волновал меня: «ЗА ЧТО они его, ВЕЛИКОГО, так?»