Как только мы разместились на барже, сейчас же сам собой возник вопрос о необходимости хозяйственной организации нашей партии на время продолжительного речного путешествия: немыслимо было, чтобы каждый отдельно готовил себе обед или кипятил воду для чая и т. д.
На барже партия кормовых не получала, а должна была кормиться "на котле ', как говорят арестанты. Офицер, заведывавший баржей, закупал провизию и для партии, и для конвоя.
Политические арестанты, у которых был конвой отдельный от уголовных, получая кормовые, покупали провизию у офицера и варили себе обед в общей кухне, когда котлы свободны; кроме того, как им, так и уголовным разрешалось покупать на пристанях молоко, яйца, рыбу и пр. Арестанты покупали не сами, а через солдат.
Вообще в отношении питания баржа представляла для партии гораздо больше удобств, чем железные дороги, где все очень дорого, а кормовых в обрез, особенно если судьба воспроизвела кого из, так называемого, "непривилегированного сословия" (дворянам полагалось 15 к., не дворянам 10 к.).
Помимо хозяйственных дел, организации диктовалась также необходимость правильного представительства при сношениях с конвоем, защита своих прав и, главное, устранение столкновений с конвоем. Дело в том, что в партии немало было людей с расстроенными нервами, очень вспыльчивых и раздражительных. Естественно поэтому, что каждую минуту возможно было ожидать со стороны их какого-нибудь конфликта с жандармами или солдатами, в котором, конечно, пришлось бы принять участие и всем нам, т.-е., другими словами, пришлось бы оказать сопротивление вооруженному с ног до головы многочисленному конвою, последствия чего были бы для нас, понятно, ужасны. Вот почему, помимо "кухарей" и ежедневных дежурных по хозяйственной части, мы избирали и особых старост с хозяйственно-дипломатическими функциями. Мценская партия избрала своим старостой Л. П. Симиренко, а вышневолоцкая -- сначала Грабовского, а затем В. Г. Короленко.
Я, вероятно, не ошибусь, если скажу, что среди партии, несмотря на разнообразие взглядов и темпераментов, мало находилось, если они были, лиц, которые бы, что называется, не тяготели к Короленко, хотя со стороны последнего не замечалось, выражаясь дипломатическим языком, "шагов к сближению". Он ни к кому не навязывался с дружбой и совершенно был чужд, так называемого, амикошонства.
Всегда серьезный, вдумчивый, сосредоточенный, Владимир Галактионович располагал к себе искренностью и теплою сердечностью, проявлявшимися по отношению ко всем его окружавшим. Каждый чувствовал, что если он обратится к Короленко, то встретит чуткое отношение к своей нужде, получит обдуманный совет. Мягкий по натуре, он был стоек в своих взглядах и убедителен в доводах. Не раз, выражаясь фигурально, температура среди партии доходила до точки кипения, не раз были моменты, когда резкость, невыдержанность, повышенная нервозность некоторых из товарищей могли повлечь за собою столкновение с вооруженным конвоем, который, понятно, всегда остался бы победителем, и Владимир Галактионович играл одну из первых ролей в смысле предупреждения подобных гибельных конфликтов. Пользуясь авторитетом среди партии, он в то же время, в лице жандармского и конвойного офицеров, оказывал влияние и на конвой, и лично я уверен, что Короленко в значительной мере способствовал тому, что наше этапное путешествие до Томска прошло вполне благополучно. Точно также немало сделал он и в смысле улаживания столкновений среди самой партии. Мне думается, что успех в этом обгоняется присущей В. Г. чертой -- видеть в каждом индивидууме прежде всего человека во всей сложности и разнообразии его природы, а затем уже судить о нем, как о носителе тех или иных взглядов, причем, если эти взгляды были глубоки и искренни, то Владимир Галактионович относился к ним с полным уважением, как бы ни расходились они с личными его воззрениями. Не ведая, до какого момента судьба дозволит мне довести свои воспоминания, скажу здесь, что мои первые впечатления не обманули меня: скоро по возвращении в Россию, Короленко проявил себя как великий русский писатель и прекрасной души человек {К слову сказать, в 1922 г. в Москве изданы были "Письма В. Г. Короленко к И. П. Белоконскому".}. Кто не знает теперь Владимира Галактионовича? Я считаю нужным лишь сообщить, что 25 декабря 1921 г. он скончался в Полтаве, где поселился с 1906 г. Похороны его показали, как чтит его не только, так называемое, общество, а -- народ. Вот как хоронили Короленко 28 декабря 1921 г.:
"Этот день об`явлен траурным. Занятия в школах и учреждениях не производились, спектакли и зрелища в этот день запрещены. Местными учреждениями издана однодневная литературно-общественная газета "Призыв", посвященная памяти Короленко. Весь сбор с газеты поступил в пользу голодающих, как "фонд памяти Короленко". В "Полтавских Известиях" помещены извещения Губисполкома, Губсовпрофа, всех Губотделов союзов, политотдела энской дивизии, артистов, полтавского бюро с.-р. и др. о смерти В. Г. Короленко. На похороны прибыли из Харькова Наркомпрос Украины Гринько и писатель Пешехонов.
С утра улицы, прилегавшие к дому Короленко, заполнялись густыми толпами народа. Из соседних сел и деревень прибыло на похороны селянство, присутствовали специальные делегации Губпарткома, Губисполкома, Губсовпрофа, Губспилки, всех профсоюзов, учреждений, предприятий, организаций, учащихся и воинские части.
При глубоком молчании стотысячной толпы, под торжественные звуки мощного хора, спевшего вечную память, вынесли гроб с останками великого писателя. Хор сменился оркестром. Заколыхались траурные знамена, поплыли развивающиеся ленты многочисленных венков, и процессия, мерно колыхнувшись, тронулась к месту вечного упокоения писателя. Послышались рыдания, раздававшиеся то эдеоь, то там, в колоссальной толпе рабочих, селян и интеллигенции, явившейся сюда отдать последний долг памяти великого гуманиста, В. Г. Короленко. По пути шествия все улицы, крыши домов, деревья и заборы были усеяны народом. К концу шествия процессия разрослась в 150-тысячную толпу. Несколько раз процессия была сфотографирована. Произведены также кино снимки специальным аппаратом, доставленным из Харькова.
Наконец, процессия достигла кладбища, где состоялось у могилы трогательное прощание рабочих организаций, селянства и интеллигенции с телом В. Г. Короленко. Первые венки возложили предгубисполкома тов. Дробнис и Наркомпроса тов. Гринько. Затем возложен был венок местной еврейской общиной с надписью: "Великому писателю-гуманисту -- признательный еврейский народ".
Л. П. Симиренко также обладал всеми качествами, необходимыми для авторитетного представительства. С сильным характером, стойкий, серьезный, он с большим тактом устранял всякого рода недоразумения, вызываемые нервностью или легкомыслием и чреватые серьезными последствиями.
Но возвращаюсь назад.
Свободное копирование
