Раевский Николай Алексеевич
Орхания - София - Прага, 1934
I.
Мой болгарский дневник 1923 года случайно обрывается на словах Еклизиаста "Ranitas ranitutum et amnia ranitas...".
Как сейчас помню эту прекрасную весну восемнадцать лет тому назад. Я всегда любил природу и с детства вид цветущих деревьев вызывал во мне радостно-грустное настроение. Радость от красоты и грусть от мысли, что она быстро, очень быстро пройдет. В тот год ощущения были особенно острыми. Мне еще не было двадцати девяти лет. Двадцати поступил в артиллерийское училище, пять лет провел на великой и гражданской войн. И та, и другая кончилась неудачей, оставившей непоправимое горькое воспоминание. С большим увлечением, напрягая все духовные силы и не щадя физических, работал в Галлиполи.
Армия добилась своего. Французы и англичане не захотели в конце концов запятнать свою воинскую честь позорной победой над своими бывшими союзниками. Благодаря решительности генералов Врангеля и Кутепова и стойкости частей до вооруженного столкновения не дошло. Мы переехали на Балканы как воинские части, сохранив винтовки и пулеметы, вывезенные из России. Период большого времени и героического напряжения прошел. Началась будничная, гарнизонная жизнь и в тоже время мы почувствовали, что на этот раз и физически и духовно мы попали в тупик.
Весь наш расчет был построен на выигрыше времени - переждать, оставшись организованной силой, пока вооруженная борьба с большевиками снова не станет объективно возможной. Мы надеялись либо на внутренний саботаж в России, либо на войну между Европой и большевиками, по инициативе последних. В интервенцию верил мало кто из политических, гражданских, офицеров. За то уверенность в том, что два идеологически непримиримо враждебных мира рано или поздно столкнуться с оружием в руках, эта уверенность была почти всеобщей. Я ее разделял в мыслях с подавляющим большинством белых офицеров.
Свободное копирование
