Лица Кешки не было видно в ночи, но угадывалась в его голосе необычная, торжественная суровость. Он говорил негромко, чуть затягивая слова, - так рассказывают древние легенды.
- И вот однажды случилась история… Прибрел к нам в село человек - слабый, крепко застуженный. Неделю отлеживался в тепле. А когда собрался уходить, созвал мужиков… Я-то этих делов не знаю, меня тогда и в помине не было. Про это все мне бабка рассказывала - вечерами, потаенно от всех… Когда собралась община, человек этот (она звала его Безбородым) достал из котомки тряпицу. Развернул, на стол покатились самородки. "Берите! - сказал Безбородый. - Вы спасли мне жизнь." - "В тайге за ночлег не платят, - возразили старики, - зачем обижаешь? Тебе идти далеко, а это, видать, последнее…" Тогда он сказал: "Хорошо. Весной я приду снова. Я нашел в здешних горах богатую россыпь. И обещаю вам: я одарю вас по-царски!" Вот этого обещания давать ему было не надо; оно встревожило всех… О чем-то шептались кержаки. А затем появилась самогонка. Гуляли всю ночь. И Безбородый, захмелев, тянул нездешнюю варнацкую песню… Я помню ее - бабка порой напевала мне тихонько:
По Сибири долго шлялся
каторжанин молодой.
Полюби ты меня, чалдонка,
Я налетчик золотой.
А если ты меня полюбишь,
не побрезгуешь ты мной,
мы пойдем с тобой, чалдонушка,
по дороге столбовой.
Где достанем, где добудем,
где обманем чудака,
где купца в лапти обуем, -
все возьмем наверняка!
Хрипло и диковато прозвучал в тишине кешкин голос. Он запнулся, примолк, словно бы вслушиваясь в ночь. И затем:
- Значит, ушел Безбородый. Простились с ним перед утром. И провожать его отправился мой дед, Антоний. С тех пор Безбородый в Белых Ключах не появился. А через год в тайге - вот в этом самом ущелье ребятишки наткнулись на мертвеца. Ходили за ягодой и нашарили невзначай в буреломе. Человек был свален выстрелом в спину. Волчий заряд картечи начисто снес ему затылок, глаза и губы выели муравьи. Они покрывали лицо его сплошной шевелящейся массой… А рядом, в ворохе гнилого тряпья, валялись золотые самородки. Понимаете, те самые самородки! Ну, ясное дело, ребятишки подхватили их, приволокли домой. И тогда собралась община, и заговорил Антоний: "Золото, - сказал он, - это дьявольский соблазн, адское прельщение. Там, где золото, там всегда - люди. А древняя наша вера, она живет в тайности, в стороне от суеты. И нам не нужен сторонний мир, и каждый человек оттуда - враг. И каждый, кто забредет на Мирскую тропу, пусть на ней и останется… Пусть никто вовек не знает про это проклятое золото! - Вот как он говорил. - Будем стражами веры!" И долго затем старики творили молитвы, и выли бабы, и жалась ребятня по углам… И с тех пор на этой тропе - вплоть до самого перевала и дальше, по пути к Туве, - стали тайно пропадать пришлые люди. Забредет случайно человек в эти места - и конец. И все. Сколько их так-то вот пооставалось в тайге - не счесть!
- Ого, - сказал Федя, - вон оно как… - голос был жесткий, чужой. - И что же - неужто так все с рук и сходило?
- Чудак, - проворчал я тогда, - здесь же ведь Сибирь! Закон - тайга, прокурор - медведь. Верно, Кешка?
- Верно, - кивнул тот. - Власти в эти края никогда почти не заглядывали… Правда, когда сгибли трое геологов из Красноярска, начался шорох: приезжала полиция, были допросы… Чуть было деда моего не повязали… Но тут как раз подоспела революция.
- И что же после? - спросил Федя.
- Ну, а после все перевернулось. Сами понимаете: гражданская война, потом - разные стройки, рудники, то да се… Хлынул народ отовсюду… Что ж тут поделаешь? После гражданской старики, правда, пытались еще продолжать - но ничего не вышло.
- Не удержали, стало быть, границу?
- Какая уж тут - граница! Году в тридцатом кокнули было двоих (одного на Ала-Тау, другого здесь, неподалеку), но тут такое началось, ой-ой! Пересажали почти половину села. Конфисковали все оружие… Дед мой Антоний сразу попал под следствие
- и так и не вышел, помер в красноярской тюрьме.
Низкое, струящееся над нами небо словно бы поблекло и отодвинулось. В кустарник, над кромкой ущелья, вкрались зеленые просветы. И постепенно - из редеющей сумеречи
- проступило скуластое крепкое федино лицо. У Кешки - под бровями и на впалых щеках - легли плотные тени.
- Так вот какой тропой мы прошли, - сказал медленно бригадир. - Вот какой!
- Да, вот такой, - невнятно пробормотал Кешка. В этот момент - где-то очень близко
- заурчала машина. Мигнул короткий огонь. Ущелье распалось, и обозначилось просторное урочище, ведущее к леспромхозу.
- А что ж, - улыбнулся вдруг Федя, - неплохо все-таки прошли. - И он потряс увесистой, пестрой связкой битых уток и глухарей. - Неплохо! Сделали все, что надо, и вернулись вовремя, без хлопот.
- Слава Богу, - сказал я, вспомнив кешкин рассказ. - Грозу пронесло стороной…
Свободное копирование
